завешанным марлей полочкам, чтобы достать стаканы.
— Ну как, гость? — улыбаясь, спросил он Илью. — Привыкаете к столичной жизни? Сегодня уезжает вояжер и станет свободнее. Видите, у нас совсем тихо. Мадам Филотти тоже нет. Она поехала к своей сестре на Каля Кэлэрашилор. Там поминки по отцу справляют. Мадемуазель Вики, кажется, в кино ушла. Аурикэ в отъезде. Такая уж у него собачья работа — шофер… А хозяин у него знаменитый человек — профессор Букур! Величина! Ну, а тот наш хлюст вот уже сколько… — ня Георгицэ помолчал, подсчитывая что-то в уме.
— Да должно быть, уже недели три как не появляется… — подсказал Женя.
— Ну, нет, — возразил ня Георгицэ, — Больше… Пожалуй, уже с месяц мы его не видели.
— Кто это? — спросил Илья!
— Лулу… Вы его не знаете… Есть у нас тут один такой фрукт. Пропащий человек, — махнул рукой старик. — Офицером был, понимаете? Потом дом свой на Бану Манта имел и даже автомобиль новый у него был. Сам видел! Факт!
— Пьет? — спросил Илья.
— Да разве столько пропьешь? Хуже… Играет!
— Как это играет?
— В карты, в покер, рулетку… Это болезнь. Да, господа, я не шучу. Это самая настоящая и притом ужасная болезнь…
— Так как же, он все то, что вы говорили, имел и все проиграл? — вновь спросил Илья.
— Все! Представляете себе, господин Илие? Проиграть такое состояние!
— А откуда это у него было? Наследство, что ли?
— О, тут целая история! — ня Георгицэ помолчал, что-то припоминая, затем, отпив глоток чаю, начал: — Было это, значит, в тридцать четвертом… Этот самый Лулу окончил тогда в Тимишоаре артиллерийское училище и вместе с другими тремя приятелями, тоже сублокотенентами, приехал в Бухарест за назначением. Остановились они, значит, на Габровень… Есть там гостиница… Через несколько дней все они получили назначение, деньги на дорогу и по десять тысяч лей на офицерскую форму. Эти деньги потом казна должна была вычесть у них из жалованья. Вот они все и остались на несколько дней в столице, пока будет готова одежда. Лулу, будь он неладен, уже тогда был заядлым любителем покера. Об этом мне рассказывал один из его бывших друзей, приезжавший к нему прошлой осенью уже сюда, к нам. Дело было, значит, так… Лулу тогда пропадал где-то целый день. Пришел он в гостиницу поздно ночью, когда друзья его крепко спали, разбудил одного из них и попросил у него сотню лей на папиросы, — сказал, что у киоскера с пятисотки нет сдачи. Товарищ ему поверил, дал сотню лей, и Лулу обещал скоро вернуться. Но, как это уже потом выяснилось, уехал в клуб к Пинкусу играть в рулетку. Есть на углу Каля Викторией и бульвара Елизаветы, как раз рядом с ювелирным магазином и напротив террасы кафе Пикадилли, клуб… Здесь, у Пинкуса, Лулу еще днем, оказывается, продул все свои монеты в эту самую рулетку… и то, что получил на дорогу, и те десять тысяч, что должен был уплатить за форму.
— Десять тысяч?! — ужаснулся Илья.
Ня Георгицэ кивнул головой и отхлебнул еще глоток:
— Все… Ему казалось, что эта сотня его выручит, но в два тура Лулу проиграл и эти сто лей. Тогда он снова приехал в гостиницу, занял деньги у другого приятеля и опять вернулся в клуб. А под утро друзья обнаружили, что постель нетронута и Лулу нет в номере. Зная, что он картежник, они, значит, сразу поняли, в чем дело… Но к концу игры, представьте себе, Лулу повезло. Он начал выигрывать. К рассвету банк-касса насчитывала более двухсот тысяч лей… Представляете себе, двести тысяч! Факт! По клубу разнесся слух, что молодой офицер обыгрывает какого-то помещика. Вот тут-то, значит, я и увидел его впервые. Я тогда работал там обер-кельнером. К рассвету народу в клубе осталось не так уж много — самые азартные игроки. Публика вся, значит, солидная. Были там и крупные коммерсанты, и банкир один, — я его знал, — из «Банка Комерчиала», и отставной подполковник с моноклем в глазу — пропойца и страшный скряга, чаевых, бывало, никогда не даст; и князек — отпрыск рода Штирбей; вертелась там и высокая, сухощавая, больше похожая на мужчину, вдова одна, такая холера, что мы, бывало, с отвращением обслуживали ее столик. Она всегда приходила в черном длинном платье, лицо тоже черное, длинное, с усиками, по-моему, она брилась… Ну, одним словом, карга! Сама румынка или цыганка, видно было по ее физиономии, а разговаривала только по-французски… Все приезжала в клуб, надеялась подцепить какого-нибудь богача… А у кого, значит, денег много, так те и смотреть на нее не хотели. Очень она им была нужна со своим захудалым именьишком… Но придирчивая — ужас! Как ни подам я кофе, так она обязательно начнет выговаривать, почему, видите ли, каймак[18] жидкий. Однажды три раза возвращала кофе. Факт! А у нас тогда был шеф-повар мадьяр. Парень что надо: хитрый, умный и веселый. Вот прихожу я в третий раз обратно с кофе и говорю: «Недовольна эта худющая ведьма. Каймачок, говорит, плохой…» Он тогда рассердился, взял, значит, и плюнул в ее чашечку, ну, а потом подогрел немного это кофе и говорит. «На, неси. Побери меня черт, если ей не понравится!» Взял я чашечку, а у самого сердце замирает…
Женя и Илья заливались смехом.
— И отнесли? — спросил Женя.
— Как же… Подаю, гляжу, косится на чашечку, потом пробует и говорит: «Вот сейчас совсем другое… Значит, мерзавцы, когда хотите, получается?» Я думал вот-вот рассмеюсь — и пропало все дело… Так и выпила она. Факт!..
Да, так Лулу, значит, обыгрывал какого-то помещика, кажется, грека… Но не обошлось там и без одного официанта, да, собственно говоря, какой он там официант… Подавала паршивенький… Работал он в каком-то захудалом кабачке, но славился как азартный игрок в «чет-нечет». Знали мы его все как облупленного, и не видать бы ему нашего клуба как своих ушей. Но за несколько дней до этого ему удалось вытряхнуть из смокинга, в котором он сейчас щеголял, какого-то пропившегося за его столиком музыканта… Этот смокинг и открыл перед ним дверь нашего клуба…
— А что, разве без смокинга в клуб не впускали? — спросил Илья.
— ( Что вы! Боже упаси! Только во фраках или смокингах. Ну, разумеется, исключением были военные. Ведь в клуб к Пинкусу хаживала только знать! — воскликнул ня Георгицэ. — Помню, был еще там и бывший директор обанкротившегося банка «Дунэря де жос», он тогда уже служил главным кассиром в зерновом концерне «Дрейфус и К°». Вот он-то и играл на паях с греком против Лулу. Мы — официанты, музыканты оркестра и прочий персонал клуба издали наблюдали за всем, что происходило вокруг рулетки. — Ня Георгицэ откашлялся, сделал несколько глотков и, вздохнув, продолжал: — А выигрыш Дулу все увеличивался… Ну, как положено в таких случаях, у него появились многочисленные «чубукары» — советчики. Один, помню, предложил подержать его за руку и трижды произнести «карлигаты не будет». Лулу послушался и произнес эти «магические» слова, хотя ни тот, что посоветовал, ни сам Лулу не понимали их значения. Лулу охотно слушал все советы и покорно выполнял их — он был суеверен, как все игроки. У помещика-грека тоже были свои «болельщики». Ему подсказывали, и он тоже, значит, все выполнял. Помню, кто-то посоветовал греку влезть на стол, встать на одну ногу и трижды прокричать «ку-ка-ре-ку»… Потом ему дули и плевали на ладонь… Смех! Но, значит, ничего тут не поделаешь! Каждый раз перед запуском рулетки обе стороны выставляли крупные суммы и каждый раз происходили такого рода церемонии… И вдруг…
— Стоп! Ва-банк! — гнусавя и брызгая слюной, закричал официант в смокинге и лаковых туфлях на босу ногу. Он предложил Лулу перед пуском рулетки «для счастья» проползти на четвереньках вокруг зала и семь раз прокричать: «Я есть кайзер Лулус Акеменитос!» Лулу сначала колебался… как-никак он в военной форме. Но этот проходимец пригрозил, что если Лулу так не сделает, он проиграет! Такое уж у него предчувствие. Сумма была очень крупной… Лулу вспомнил, что с тех пор, как он стал произносить слова, подсказанные этим человеком, которого принимал за джентльмена, ему стало везти. И Лулу, значит, пополз, и хотя аксельбанты волочились по полу, на это никто не обратил внимания. Помню, кто-то из оркестрантов сказал, что ради такой суммы можно проползти на четвереньках не только по залу, но и до самого Плоешть и обратно…
Когда запустили рулетку, наступила гробовая тишина. Десять, двадцать секунд…
— Ура! — первым загнусавил официант-прихлебатель и бросился целовать Лулу. — Ура! — подхватили в зале. Музыканты вышли на середину зала и сыграли «Многие лета…»
