она была так измучена длительными ежедневными переходами и пережитыми волнениями, что случилось то, чего так опасалась миссис Клеменс. Боли в сердце и другие симптомы сердечной болезни Анны, имевшей место в Гримсби, вернулись с удвоенной силой в Сандоне, – Анна слегла.
В таких случаях, как знала миссис Клеменс по опыту, необходимо было, во-первых, успокоить тревогу Анны. Поэтому на следующий день добрая женщина сама пошла на озеро, чтобы разыскать леди Глайд (которая, по словам Анны, каждый день приходила в беседку) и упросить ее пойти с ней в коттедж, к Анне. На опушке леса миссис Клеменс повстречала не леди Глайд, но высокого, полного пожилого человека с книгой в руках, другими словами – графа Фоско.
Граф, внимательно посмотрев на нее, спросил, не ищет ли она здесь встречи с кем-то, и, прежде чем она могла ответить, прибавил, что он здесь по поручению леди Глайд, но не уверен, что она именно та особа, с которой ему надлежало повидаться.
Тогда миссис Клеменс рассказала ему обо всем, умоляя его помочь ей успокоить Анну. Она, миссис Клеменс, передаст Анне его поручение от леди Глайд. Граф сейчас же с любезной готовностью согласился на ее просьбу. Поручение было чрезвычайно важным, сказал он. Леди Глайд убедительно просила Анну и ее подругу немедленно вернуться в Лондон, опасаясь, что сэр Персиваль откроет их местопребывание, если они будут оставаться по соседству с Блекуотер-Парком. Сама леди Глайд вскоре поедет в Лондон, и, если миссис Клеменс с Анной будут там и сообщат ей адрес, по которому она сможет их найти, она свяжется с ними недели через две. Граф прибавил, что он и раньше хотел по-дружески предостеречь Анну, но та испугалась и убежала.
Миссис Клеменс в отчаянии ответила ему, что ей и самой хотелось бы вернуться с Анной в Лондон, но в настоящее время это невозможно, так как Анна лежит больная. Граф осведомился, посылала ли миссис Клеменс за доктором. Узнав, что она не решилась этого сделать, не желая предавать огласке их пребывание в деревне, он сказал, что прекрасно лечит сам и пойдет с ней, если ей угодно, посмотреть, чем можно помочь Анне. Миссис Клеменс отнеслась к нему, как к человеку, облеченному доверием леди Глайд, и потому ни на минуту не усомнилась в правдивости его слов. Она с благодарностью приняла его предложение полечить Анну, и они вместе отправились в Сандон.
Когда они пришли, Анна спала. Граф вздрогнул при виде ее, очевидно пораженный ее сходством с леди Глайд. Бедная миссис Клеменс решила, в простоте души, что добрый джентльмен разволновался, увидев, как Анна больна. Он не разрешил будить ее – он удовольствовался тем, что расспросил миссис Клеменс о симптомах болезни, поглядел на Анну и тихонько пощупал ее пульс. В Сандоне, довольно большом поселке, была аптека, и граф отправился туда, чтобы выписать Анне рецепт и получить лекарство. Он сам принес его обратно и сказал миссис Клеменс, что это очень сильное средство, которое позволит Анне встать и предпринять утомительную поездку в Лондон. Лекарство надо было принимать в определенные часы в тот день и назавтра. На третий день она будет чувствовать себя настолько лучше, что сможет выехать. Он условился, что встретится с ней и миссис Клеменс на станции в Блекуотере и посадит их на поезд. Если они не появятся, он поймет, что Анне стало хуже, и сейчас же отправится в коттедж близ Сандона.
Как оказалось в дальнейшем, этого не потребовалось.
Лекарство произвело необыкновенное действие на Анну и дало прекрасные результаты. Помогли также и уверения миссис Клеменс, что Анна скоро увидится с леди Глайд в Лондоне. Пробыв в Хемпшире всего около недели, в назначенный день и час они обе приехали на станцию. Граф уже ждал их, разговаривая с пожилой дамой, которая, как оказалось, тоже ехала в Лондон. Он чрезвычайно любезно усадил их в вагон и просил миссис Клеменс не забыть прислать свой адрес леди Глайд.
Пожилая дама ехала в другом купе, по дороге они ее не видели и совершенно забыли о ней в сутолоке лондонского вокзала. Миссис Клеменс сняла комнату в тихом квартале и затем, как было условлено, отослала леди Глайд свой адрес.
Прошло более двух недель, но от леди Глайд ответа все не было.
К концу этого срока пожилая дама (та самая, которую они видели на станции) приехала к ним в кебе и сказала, что леди Глайд прибыла в Лондон, остановилась в отеле и прислала ее за миссис Клеменс, желая условиться о будущем своем свидании с Анной. Миссис Клеменс охотно согласилась повидаться с леди Глайд, тем более что Анна горячо молила ее поехать с пожилой дамой, а отсутствовать миссис Клеменс пришлось бы всего полчаса. Миссис Клеменс и пожилая дама (конечно, мадам Фоско) уехали. Когда они отъехали довольно далеко, пожилая дама велела кучеру остановиться около какого-то магазина и попросила миссис Клеменс подождать, пока она сделает необходимые покупки. Она ушла и больше не появлялась.
Прождав некоторое время, миссис Клеменс встревожилась и приказала кучеру ехать обратно. Когда она вернулась к себе, не пробыв в отсутствии и получаса, Анны уже не было.
Единственной из всех домашних, кто мог объяснить ей, в чем дело, была служанка. Она открыла дверь мальчику-посыльному. Он принес письмо «для молодой женщины, живущей на втором этаже» (где была квартира миссис Клеменс). Служанка передала письмо в руки Анне, спустилась вниз и через пять минут увидела, как Анна открыла выходную дверь и вышла на улицу в капоре и шали. Очевидно, Анна взяла с собой письмо – его нигде нельзя было найти и потому было неизвестно, под каким лживым предлогом ее выманили из дому. Предлог, наверно, был убедительным, потому что Анна никогда не отважилась бы одна, по собственной воле, выйти на улицу в Лондоне. Миссис Клеменс была в этом так уверена! Она сама ни за что не уехала бы, пусть и на короткий срок, если б могла хоть на миг предположить, что Анна посмеет выйти из дому одна.
Когда миссис Клеменс достаточно успокоилась, чтобы собраться с мыслями, она решила навести справки в лечебнице, куда, как она боялась, уже вернули бедную Анну.
Зная адрес лечебницы от самой Анны, на следующий день она поехала туда. Но там ей сказали (наверно, это было за день или два до того, как туда поместили мнимую Анну Катерик), что такая женщина к ним не поступала. Тогда миссис Клеменс написала миссис Катерик в Уэлмингам с просьбой сообщить, не слышала ли, не видела ли та своей дочери, и получила отрицательный ответ. После этого миссис Клеменс совершенно растерялась, не зная, куда и к кому еще обратиться и что предпринять. С того дня и до настоящей минуты миссис Клеменс пребывала в полной неизвестности, – она не могла понять, почему исчезла Анна и чем все это кончилось.
Пока что сведения, сообщенные мне миссис Клеменс – хотя это и были факты, доселе мне неизвестные, – носили всего только подготовительный характер.
Ясно было, что серия обманов, посредством которых Анну заманили в Лондон и разлучили с миссис Клеменс, была делом рук графа Фоско и его жены, но вопрос о том, можно ли было подвергнуть их судебному преследованию за это, оставался открытым. Цель, которую я имел в виду, вела меня в другом направлении. Я пришел к миссис Клеменс, чтобы сделать первые шаги к раскрытию тайны сэра Персиваля. Пока что она не сказала ничего такого, что могло бы приблизить меня к этой цели. Я почувствовал необходимость пробудить в ней воспоминания о прошлых днях, людях и происшествиях, о которых она позабыла из-за недавних переживаний, и постарался направить разговор по нужному мне руслу.
– Я очень сожалею, что ничем не могу помочь вашему горю, – сказал я. – Мне остается от всего сердца посочувствовать вам. Родная мать не могла бы любить Анну сильнее, чем вы ее любили, и так жертвовать собой для нее, как делали это вы.
– В этом нет большой заслуги, сэр, – сказала миссис Клеменс. – Бедняжка и в самом деле была для меня как собственное мое дитя. Я нянчилась с ней, сэр, когда она была совсем малюткой. Это было нелегким делом. Я бы не привязалась к ней так, если б не шила ей первых платьиц, не учила ее ходить. Я всегда говорила, что она послана мне в утешение за то, что у меня самой не было детей. А теперь, когда ее нет, мне все вспоминаются старые времена, я не могу удержаться и все плачу, не могу удержаться, сэр!
Я подождал, чтобы дать миссис Клеменс время справиться со своим горем. Не мерцал ли свет правды, которого я так долго ждал, в воспоминаниях доброй женщины о ранних годах Анны, – такой слабый свет, мерцавший так далеко!
– Вы знали миссис Катерик еще до рождения Анны? – спросил я.
– Мы познакомились незадолго до этого, сэр, месяца за четыре. Мы очень часто виделись в ту пору, но никогда не были в близких отношениях.
Голос ее звучал теперь тверже; казалось, для нее было большим облегчением вернуться к смутным воспоминаниям прошлого, ибо это давало ей возможность позабыть хоть ненадолго о теперешнем ее глубоком горе.
