диалога. По-видимому, у тебя есть чутье сценариста. Попробуй написать пьесу. Ты можешь нажить большие деньги.
Последние слова дамы удивили Фрэнсиса.
— Неужели вы нуждаетесь? — воскликнул он.
— Что делать? — улыбнулась графиня. — Мои прихоти дорого стоят. А у меня нет ничего, кроме жалкого дохода в четыреста фунтов да остатка страховки — фунтов двести наличными, не более.
— Как?! Все десять тысяч исчезли? — воскликнул Фрэнсис.
Графиня подула сквозь пальцы.
— Исчезли точно таким образом, — заметила она хладнокровно.
— Барон Ривер?
Искорки гнева зажглись в черной глубине глаз графини.
— Мои дела являются моей тайной! — заявила она. — Я сделала вам предложение, мистер Вествик, а вы так ничего и не ответили. Не отказывайте мне сразу. Подумайте. Вспомните, какую жизнь я вела. Я знаю свет лучше многих писателей, включая драматургов. Со мной случались странные происшествия, я слышала множество замечательных историй, я делала наблюдения и помню абсолютно все. Неужели у меня недостанет материала для пьесы, если представится возможность?
Графиня выждала минуту и задала не дававший ей покоя вопрос:
— Когда мисс Локвуд прибывает в Венецию?
— Какое это имеет отношение к написанию пьесы, графиня?
Графиня медлила с ответом. Она вновь наполнила стакан мараскиновым пуншем и, прежде чем заговорила, выпила половину напитка.
— Это имеет огромное значение для пьесы, — наконец произнесла женщина. — Отвечайте же.
— Мисс Локвуд приезжает в Венецию через неделю, самое большое. Насколько мне известно, это может произойти и раньше.
Графиня медленно допила второй стакан мараскинового пунша.
— Очень хорошо! Если я буду жива и здорова через неделю, если я останусь в здравом уме — не перебивайте, я знаю, что говорю, — и твердой памяти, я отправлюсь в Англию и набросаю план моей пьесы. Прочтете ли вы? Спрашиваю еще раз.
— Конечно, прочту. Но, графиня, я не понимаю…
Графиня наполнила третий стакан и молча сделала несколько глотков.
— Я — сплошная загадка, а вы хотите что-либо понять во мне, — пробормотала она. — Вся разгадка в ореховой скорлупе, как выражаются англичане. Многие думают, что жители Юга имеют пылкое воображение. Это грубейшая ошибка. Нигде вы не найдете людей с таким холодным воображением, как в Испании, Италии, Греции и других теплых странах. Они по природе своей глухи и слепы ко всему фантастическому и сверхъестественному. Время от времени, раз в несколько столетий, между ними является гений, но он составляет исключение из общего правила. Видите ли, хотя я и не гений, я тоже составляю исключение. К моему огорчению, я обладаю пылкостью воображения, которая часто встречается среди англичан и немцев и которой почти начисто лишены испанцы и итальянцы. Что из этого следует? Только то, что на этой почве я заболела. Я полна предчувствий, делающих мукой мою жизнь. Неважно, в чем состоят эти предчувствия, важно то, что они подчиняют меня себе, заставляют скитаться по морю и по суше… и теперь живут во мне… в эту минуту!.. Зачем я не сопротивляюсь им? Ах! Я сопротивляюсь. Я стараюсь — с помощью пунша — прогнать их и теперь. Время от времени я прибегаю к помощи здравого смысла, и он порой будит во мне несбыточные надежды. Порой мне кажется, что мои наваждения просто симптомы начинающегося сумасшествия. Я пыталась доказать это себе, я даже обращалась в Англии к врачу, но тщетно. Прежний ужас и суеверия властно овладевают мною. Впрочем, через неделю станет ясно, решит ли мою будущность судьба, или я сама буду властна решать ее. В последнем случае я намерена переплавить мои мучительные фантазии в занятие, о котором мы только что говорили… Лучше ли вы стали меня понимать теперь, мистер Вествик? Не выйти ли нам из душного помещения на свежий воздух?
Они молча покинули кофейную. Фрэнсис сделал мысленное заключение, что мараскиновый пунш представляет единственно понятное объяснение тому, о чем говорила графиня.
Глава XX
— Увидимся ли мы еще? — спросила женщина, протягивая Фрэнсису руку. — Мы ведь договорились по поводу пьесы?
Фрэнсис вдруг вспомнил о необычных ощущениях, которые ему пришлось пережить в номере 13-А, и ответил:
— Я еще не знаю, какое время задержусь в Венеции. Если хотите прибавить что-либо к своему рассказу, сделайте это теперь. Вы уже определили сюжет? Я знаю вкусы английской публики и могу вас избавить от потери времени и сил, если ваш выбор неудачен.
— Мне все равно, о чем писать, лишь бы писать, — небрежно бросила графиня. — Если у вас есть в голове какой-нибудь сюжет, отдайте мне его. А я отвечаю за характеры и диалоги.
— Вы отвечаете за характеры и диалоги? — повторил Фрэнсис. — Это очень смело для начинающего драматурга. Не будет ли поколеблена ваша самоуверенность, если я предложу сценически трудную для сочинения и постановки тему? Что вы скажете, графиня, о том, чтобы вступить в соперничество с великим Шекспиром и попробовать написать драму с привидениями? В основу ее ляжет — заметьте! — действительное происшествие, случившееся здесь, в этом самом городе, и в котором замешаны вы и я.
Графиня схватила Фрэнсиса за руку и потащила от усеянной людьми колоннады к пустынному центру площади.
— Говорите же скорей, — лихорадочно зашептала она, — тут нет никого! В чем я замешана? В чем?! В чем?!!
Графиня в нетерпении все сильней встряхивала руку Фрэнсиса. С минуту он колебался. До сих пор он со снисходительностью мэтра просто подшучивал над невежественной самоуверенностью начинающей драматургини и лишь теперь стал рассматривать ситуацию серьезно.
Будучи участницей событий, развернувшихся в Венецианском дворце до превращения его в гостиницу, графиня могла прояснить некоторые моменты их развития, связанные с болезнью и скоропостижной смертью брата. Если она и не захочет полностью приподнять завесу тайны, то, возможно, в разговоре обмолвится и откроет случайно какое-нибудь второстепенное обстоятельство, которое для опытного драматурга послужит опорой и явится отправной точкой движения сюжета пьесы. Ради процветания театра мистер Вествик готов был поставить на карту все!
«Может быть, мы создадим вещицу почище «Корсиканских братьев», — мелькнуло у него в голове. — Новая драма в этом роде принесет мне, по крайней мере, не меньше десяти тысяч фунтов!»
Руководствуясь такими соображениями, достойными человека, посвятившего жизнь искреннему служению искусству, Фрэнсис без тени неловкости выложил внимательной слушательнице все, что знал о недавних происшествиях в гостинице. Он рассказал о своем приключении, о бессоннице Генри и кошмарах, преследовавших миссис Норбери, не забыв упомянуть и о вспышке суеверного ужаса, вызванного этими событиями в умах невежественных слуг.
— Все это — нелепый вздор, если судить здраво, — говорил, усмехаясь, мистер Вествик, — но если взглянуть по-другому… Есть что-то драматическое в призрачном влиянии, в переживаниях, которые испытывают родственники покойного, находясь в роковой комнате. Они сменяют друг друга. Обстоятельства нагнетают напряжение, и наконец сюжет достигает кульминации — появляется избранник, который воочию видит призрак, так сказать, эманацию неприкаянной души, и узнает страшную тайну. Нет, графиня! Это материалы для пьесы! Великолепные материалы для пьесы!
Мистер Вествик умолк. Его спутница стояла не двигаясь и также молчала. Фрэнсис наклонился и взглянул на нее пристальней.
Содержатель театра никак не ожидал, что его рассуждения о новой постановке произведут на собеседницу такое странное впечатление.
