– Мы сможем поговорить попозже. А сейчас ложись.
Она взяла меня за руку и провела через большую открытую комнату студии. Алонсо выехал довольно давно – он сейчас жил с мужчиной, впрочем, он оставил пару своих «опытов динамической симметрии», разрешив Мэри Энн выбрать любые две картины, и, к ее чести, она отобрала самые маленькие. По какой-то необъяснимой причине я проникся к обеим картинам извращенной любовью – невзирая на то, что это были просто бессмысленные абстрактные цветные пятна.
В спальне с обтянутыми синим батиком потолком и стенами, с единственным облезшим окном и кроватью под балдахином, я чувствовал себя в безопасности. Защищенным. Спрятавшимся от реальности. Луна над кроватью, казалось, мне подмигивала, будто намекая на какую-то тайну.
– Ты выглядишь таким уставшим. – Снимая с меня пиджак, она обеспокоенно хмурила брови.
– Да, есть немного.
Она раздела меня полностью – сделав исключение только для оружия и предоставив мне возиться с ним самому, – а потом выскользнула из своей одежды и улеглась рядом.
Я спросил:
– Ты можешь подержать меня на коленях?
И она, баюкая, как мать, держала меня на коленях, а я был ребенком. Я чувствовал, что засыпаю.
Когда я проснулся, она свернулась у меня на груди. В комнате был темно. Я посмотрел на часы. Четыре часа утра.
Она зашевелилась:
– Что тебя разбудило?
– Кое-что вспомнил.
Она села, покрывало спустилось ей на талию. На меня с любопытством глядели ее груди. Я добавил:
– Припомнил, что сегодня вечером тебя не любил. Она прыснула этим своим игривым смешком:
– Опоздал. Уже настало утро.
Я же чувствовал, что лицо у меня слишком серьезное, но не мог ничего с этим поделать.
– Не так уж и поздно, – возразил я и взял ее. Это был первый и единственный раз, когда я овладел ей, не собираясь выходить до самого конца. Это было чудесно. Мы кончили одновременно и заплакали.
Потом крепко обнялись.
– Знаешь, это может привести к маленьким Натанам и Мэри Энн, – заметила она, поглядев на меня с еле заметной улыбкой.
– Знаю, – ответил я.
На следующее утро я ей все рассказал. Не всю правду, если уж быть точным, а что-то близкое. Я проснулся, а она уже приготовила чай, и, когда я вошел в кухню, мне улыбнулась. Стояла там, в этом своем черном кимоно с красными и белыми цветами, которое было на ней в нашу первую ночь, наливала мне чай, и я стал ей рассказывать.
– Джимми умер.
Она прижала руку к груди. Потом медленно села.
– Твой брат работал на гангстеров. Может, он этим занимался, чтобы собрать материал для статьи и воплотить в реальность свою мечту – попасть в «Триб». Сейчас это не имеет значения. Главное – он работал на мафию, и его убили.
Ее глаза были распахнуты настежь – точь-в-точь одиннадцатилетняя девочка.
– Вот в чем причина событий на той башне. Я сунул нос в чужие дела, и это меня чуть не погубило. Позапрошлой ночью в меня стреляли, а стоявший рядом со мной человек, который знал твоего брата, был убит.
Ее всю трясло. Я обнял ее. Она пристально глядела прямо перед собой, как будто меня тут и не было.
Через какое-то время я сказал:
– Мы ничего не можем поделать.
– Но где его... Я...
Оттолкнув меня, она выбежала из комнаты.
Я за ней.
Она стояла на коленях перед стульчаком в ванной.
Ее вывернуло, а потом я повел ее в студию. Солнце пробивалось сквозь стеклянную крышу. Матраса Алонсо уже не было, его место заняла потертая софа. Мы сели на нее. В лучах света плавали пылинки.
– А властям известно? – спросила Мэри Энн. Судя по голосу, она держала себя в руках.
– Нет, – ответил я. – Я ведь не могу ничего доказать.
Она взглянула на меня колким взглядом и спросила недоверчиво:
– Ты не можешь – что?
– Я даже не знаю, где его похоронили.
– Тогда как же ты можешь утверждать, что его на самом деле убили?
– Фрэнк Нитти мне сказал.
– Фрэнк Нитти?..
– Я был у него прошлой ночью. Я думал, что это Нитти послал того человека убить меня. Я ошибся, но теперь это неважно. Попытаюсь объяснить. Гангстер по имени Тед Ньюбери организовал покушение на Фрэнка Нитти, и в результате этого погиб твой брат.
Она напряженно попыталась ухватить суть.
– Ньюбери, – повторила она. – Он ведь умер, верно? Я читала в газетах. Именно он виноват в смерти Джимми?
Хоть это и было далеко от правды, я кивнул.
– Можем мы хоть что-нибудь предпринять? Что мы можем сделать, Натан?
– Ничего, ровным счетом ничего. Ньюбери умер. Нитти избавился от тела твоего брата. Ничего нельзя доказать. Прости меня. Это ужасно, но тебе надо привыкать с этим жить.
– Мы должны кому-нибудь сообщить. Полиции. Газетам. Кому-нибудь...
Я держал ее руку в своих:
– Нет. Твой брат может быть объявлен гангстером убитым в перестрелке. Разве ты хочешь этого? Ты ведь делаешь карьеру, Мэри Энн...
– Неужели ты думаешь, что я настолько уж глупа?
– Прости меня.
– Я должна, должна хотя бы сказать папе.
– Не советую.
Она снова взглянула на меня в замешательстве.
Я объяснил:
– Это все равно, что его убить. Позволь ему думать, что Джимми мотается по стране. Пусть он надеется, что когда-нибудь, однажды, сын вернется. Так человечнее.
– Я... я даже не знаю...
– Мэри Энн, поверь мне, много чего людям лучше не знать.
Она подумала и, поднимаясь, сказала:
– Наверное, ты прав.
Стоя ко мне спиной, она добавила:
– Натан, можешь ты меня оставить одну на какое-то время? Мне хоть немного нужно побыть одной.
– Конечно. – Я встал и вышел из комнаты. Уже в дверях она крепко обняла меня, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать.
– Позвони мне вечером, – пробормотала она мне в грудь. – Я тебя люблю, Натан, все еще люблю. Это ничего не изменило. Ничего.
– И я тебя тоже люблю, Мэри Энн.
Она посмотрела мне в лицо:
– Я ведь тебе говорила – ничего от меня не утаивай. Ничего... Ты мог бы скрыть это от меня. Ты смелый, Натан. Ты очень смелый. Я хочу, чтобы ты знал, как я тебя уважаю.
