Перед моими глазами предстало лицо Стеллы. Небольшой изящный носик, влажные губки, голубые глаза.
— Ты позерствуешь, — сказал я, сглотнув горький комок.
Ламю посмотрел на меня с превосходством, почти с брезгливостью:
— Ничуть. Терроризм во все времена был прежде всего следствием скуки и лишь во вторую очередь вытяжкой из неких идей. Когда человеку скучно, что он делает? Пытается себя расшевелить, чем-то занять. А когда это ему не удается? Придумывает еще что-то. Ну а последнее звено в цепи поисков развлечения добровольная смерть. Так сказать, апофеоз. Терроризм есть самоубийство, сотворенное скукой. Но террористы привносят в этот процесс элемент иной игры. Они играют не только собственной жизнью, но и жизнями других. Весьма занятная игра, скажу тебе. Занятно само по себе. Развлекает и не дает расслабиться. Порой мы выдумываем для себя идею, но она не является определяющей. Террор есть жизненное кредо. Террористу все равно, за что убивать, цель не имеет значения. Ему нужно убивать. Ты можешь это понять, Бонуэр? — Похоже, Ламю давненько не откровенничал и рассчитывал найти во мне заинтересованного слушателя. Поэтому, встретив в ответ равнодушное молчание, он заволновался: — Тебе неинтересно?
— Нет! — отрезал я.
— Почему?
— Ты убил мою жену и дочь.
Террорист пожал плечами:
— Так получилось. Кто-то должен был умереть. Они летели на космолайнере? Я подтвердил его предположение кивком. Глаза Ламю затуманились, я бы осмелился сказать, восторженно затуманились. Он погружался в приятные ему воспоминания. Я испытал безотчетный ужас перед этим человеком, получавшим удовольствие от истребления себе подобных. — Я использовал микромолекулярную бомбу, ее невозможно обнаружить. Твоим родным не повезло.
— Мне тоже.
— Да… — оживился Ламю. — Я так и не узнал, каким образом это дело списали на тебя.
— В последнее время мы с женой были в натянутых отношениях. Потому комиссия, расследовавшая взрыв, решила, что у меня были достаточно веские основания убить ее.
— Болваны! Повод слишком очевиден. Ни один нормальный человек не станет действовать подобным образом!
— Не все так просто, как тебе кажется. — Я говорил настолько спокойно, что сам удивлялся собственному спокойствию. — Если учесть, что она была богата и единственным наследником был я…
— Это несколько меняет дело, но…
— Ты не дослушал! — перебил я. — И третье. В прошлом я имел дело с микромолекулярными соединениями. Так что теоретически собрать подобную бомбу для меня не составляло ни малейшего труда.
Ламю кивнул, изобразив понимание:
— Треугольник замкнулся. Они заставили тебя сознаться.
— Да. Это оказалось не столь сложно. Я был потрясен смертью жены и дочери. Не думаю, что я был убедителен, опровергая обвинение. А потом на меня повесили взрыв супермаркета.
— Все правильно! Совет недоволен, когда преступления остаются нераскрытыми. Ему нужен стопроцентный результат. Выходит, ты некоторым образом пострадал из-за меня.
— Угадал! — Я ощутил, как в груди растет комок злобы. — Из-за тебя, сволочь, я отсидел в тюрьме десять лет! Из-за тебя я лишился семьи!
Ламю прищурил глаза. Его рука в очередной раз ласково скользнула по стволу лежащего на коленях излучателя.
— Не горячись. Я же не знал, что все так получится.
— А если б знал? Неужели что-то изменилось бы? Что для тебя жизнь какого-то Дипа Бонуэра?! — с отчаянием выкрикнул я.
— Ты опять прав, — согласился террорист. — Ровным счетом ничего. Ни одна жизнь ничего не стоит. Человеческая жизнь вообще не имеет значения. Значение имеет лишь игра, не та, которую затеял толстяк Версус, а какую веду я. Террор стоит надо всем!
Я брезгливо поморщился:
— Ты паяц, Ламю! Нелепый шут, претендующий на корону.
Внешне Ламю остался спокойным, но от меня не ускользнуло нервное движение пальцев, стиснувших рукоять излучателя. Я основательно задел его самолюбие.
— Поосторожнее, Бонуэр! Не следует бросаться словами. Эта штука может и выстрелить.
— Ну и что? Быть может, я тоже веду свою игру?
— Какую, позволь узнать?
— Интересная игра. Очень интересная. Игра в крысиного волка!
Ламю презрительно махнул рукой, словно отметая мои слова.
— А, бредни Поурса! Он и тебе плел свои басни? Он рассказывал их всем и каждому, непременно уверяя каждого, что тому суждено стать крысиным волком. Безобидный шизофреник, помешавшийся на своих опытах.
Слова Ламю подействовали на меня угнетающе. Должен признаться, я уже привык отождествлять себя с крысиным волком, и это в немалой степени поддерживало меня.
А Ламю был готов всласть посмеяться над своим пленником:
— Ты и впрямь вообразил себя крысиным волком?!
Я ничего не ответил. Террорист достал энергетическую таблетку и, проглотив, запил ее водой.
— Возможно, это и помогло тебе совладать с Баасом. Что ты ощущал в тот миг?
— Ничего, — попытался я уйти от ответа.
Ламю уловил фальшь в моем голосе:
— Ты ощущал себя хищником, вышедшим на охоту. Ты ощущал, как руки твои наливаются огненной силой. А в голове была неестественная ясность. Совершенная ясность — пустота, в центре которой была одна-единственная мысль — как прикончить врага. Ведь так?
— Возможно. И еще я бил себя хвостом по бокам.
— Животное ощущение! — Ламю рассмеялся, остро блеснув зубами. — Ты неплохо вжился в роль. Но со мной этот номер не пройдет. Я обломаю кого угодно, будь то хоть крыса, хоть волк.
Террорист вытащил из кармашка карту и задумчиво посмотрел на нее.
— Странно, — пробормотал он себе под нос. — Что-то никто не идет. Эй, Версус!
— Да, мой друг, — негромко долетел голосок представителя Корпорации Иллюзий.
— Кто-то еще остался в живых?
Версус хихикнул. Я представил, как трясутся его жирные потливые щеки.
— Да.
— Сколько их?
— Двое.
— И чем они сейчас занимаются?
— Ищут место, где спрятана жизнь. И один, похоже, близок к тому, чтоб найти его. А вот ты явно переоценил себя, мой друг!
Голосок умолк. Физиономия Ламю помрачнела.
— Проклятье! — пробормотал он. — Неужели меня опередили?
— Я же говорил тебе, что ты — самовлюбленный паяц! — с усмешкой заметил я.
В тот же миг стену над моей головой обжег импульс.
В глазах Ламю металось бешенство.
— Никогда не повторяй этих слов, Бонуэр! По крайней мере, если хочешь жить!
Я остался спокоен. Оказывается, Ламю, был не столь уж выдержан, как ему хотелось казаться. Это была его слабость, и ею можно было попытаться воспользоваться.
— Желание не всегда тождественно реальности.
— Это верно. Но пока ты будешь жить, — отрешенно бросил Ламю. — Ты мне нужен.
