— Ребята все рассказали, — заговорил первым Терентьев. — Послушай… Эх, кто мог подумать…
Степанов присел на лежанку, снял куртку.
— Как же все было, Коля?
Мартынов, упершись спиной в стенку ямы, судорожно всхлипнул и заговорил:
— Понимаете, товарищ старший лейтенант, мы утром вообще не думали ехать в Кабул. Собирались к зенитчикам. Там зампотех обещал дать «водилу» в помощь. Надо было двигатель посмотреть. Барахлить стал. Только с Санькой сели в кабину, слышим, старший лейтенант Медведь зовет. «Сейчас, — говорит, — поедем в Кабул, в крепость. Ждите».
Мы и поехали. Когда выезжали уже обратно, офицеры предупреждали: «Стреляют отовсюду. Переждите». А старший лейтенант, вы же его знаете, засмеялся, махнул рукой: «Где наша не пропадала, прорвемся. В штабе ждут…»
Отъехали от крепости. Ласкин и Саня сели в кунг. Едем мимо стадиона. Впереди на перекрестке три «бээмдэшки». Стоят вертушкой — стволами в разные стороны. Одна прямо нацелилась на дорогу, на нас. Я сижу за рулем, а глаза не могу отвести от пулемета «баээмдэ». Не знаю, почему. Вроде бы свои, а кажется, что вот-вот ударят по нам.
Выстрелов не услышал. Почувствовал, как зашелестели пули, пробивая обшивку. Сразу по тормозам. Открыл дверь и выскочил. Медведь чего-то задержался. Кричу: «Товарищ старший лейтенант, прыгайте, стреляют по нам». Подскочил к кабине, рванул дверь. Подбежали Ласкин и Седов. Они уже успели выпрыгнуть. Смотрю, старший лейтенант начал вываливаться из кабины. Выронил автомат и падает. «Помогите», — кричу. С Ласкиным положили Медведя на землю. Седов схватил автомат, передернул затвор и целится. Он заметил, что били со второго этажа из пулемета.
Ласкин — Саньке: «Не стреляй, подожди, пока «бээмдэ» ни прикроет…» Машина подошла и закрыла нас бортом. Мы спрашиваем у Медведя: «Куда вас?» Видим — кровь с ноги хлещет струей. Столько ее там натекло… Старший лейтенант приподнялся.
«Ваня, я ранен, помоги», — он только это и смог сказать. Потом хотел сплюнуть и сразу же потерял сознание. Все произошло буквально за две минуты.
Надо было чем-то перевязать ногу, мы посмотрели, там кусок мяса вырвало с кулак величиной, а бинта ни у кого нет. Я крикнул наводчику «бээмдэ», чтобы дал пакет. А он то ли испугался, то ли найти сразу не смог. Минуты три возился внутри. А тут лупят со всех сторон…
Наконец перевязали, положили Медведя в «бээмдэ» и помчались в госпиталь. Машину бросили у поста. Надо было быстрее, а тут то завалы, то еще что. Приехали. Седов и Ласкин с солдатами понесли Медведя в операционную. Меня не пустили, я остался у машины. Ждал с четверть часа. Вдруг смотрю, выходит Сашка и вытирает рукавом глаза. У меня внутри все оборвалось. Какое-то состояние… Все вижу, все понимаю, а пятка левой ноги начинает неметь, отниматься, чувствую, сейчас упаду.
«Умер», — прошептал Саня и заплакал. Стою и не замечаю, что и у меня самого слезы текут…
Степанов тяжело вздохнул. Закурив, посмотрел поочередно на Терентьева и Батурина. Те оба отвели разом в стороны глаза. Вдруг Алексей заметил, что в палатке нет Ларченко, Савичева и Тонких.
— Где эта братия? — кивнул он вопросительно Терентьеву, показывая кивком головы на закуток, где три солдата обычно спали вповалку.
— В комендантской роте место освободилось, сами захотели туда уйти. Там хоть нары сделали, все ж не на земле… Да и не так тесно…
— Хорошо, — кивнул головой Степанов.
Он в палатке был старшим по званию, а значит — начальником, командиром. И, конечно же, за всех отвечал.
— Мы останемся здесь, можно? — попросил водитель Коля Мартынов. — Привыкли уже с Саней. У «комендачей» — там целый колхоз. Да и ротный…
Степанов посмотрел в простое русское лицо парня, увидел выступившие от волнения на веснушчатой коже красные пятна, и у него в груди защемило. Ведь сегодня Николай видел смерть, две пули шли точно в него. Не останови он машину, могли бы недосчитаться не только Алешки Медведя…
— Коля, родной ты мой, да о чем речь… Мы же здесь все одинаковые. Что я, офицер, что Терентьев, что Батурин, что вы… Теперь как братья. Да что — «как»?!. Мы братья и есть. Сегодня убили Алешку — самого лучшего моего друга… — голос у Степанова задрожал. Но он, справившись с волнением, продолжал:
— Я потерял Алешу, а нашел себе нового друга. Ты был с ним до последнего. Ты теперь мне роднее брата… У меня никогда его не было… Вернее, был. Старший. Умер в детстве. Мне брата заменил Медведь. Теперь и его не стало… Знаешь, как мне сейчас… Давай дадим слово не забывать друг друга. Если вернемся в Союз, вместе с тобой приедем на Алешину могилу. Как родные братья… Его родные бра-тья…
— Спасибо вам, товарищ старший лейтенант, — голос у Николая Мартынова был готов вот-вот прерваться. — Я тоже… Тоже… Никогда-никогда… Если вернемся…
— Коля, брось ты это: «старший лейтенант»… Здесь меня можешь звать просто по имени. Ребята поймут. Так? — Степанов выразительно посмотрел на Терентьева и Батурина.
— Что ты еще спрашиваешь?! — Терентьев даже вскочил с места. — Мы здесь все под богом ходим. Сегодня Медведь, а завтра… Какие звания… Тут все рядовые. Спим в этой палатке в покат… В один ряд…
— Хватит вам, — вмешался Батурин. — Степанов, Мартынов, жрать хотите? А ты, Седов? Вы вообще хоть что-нибудь сегодня ели?
— Я обедал, — обернулся Алексей к молчавшему до этого прапорщику, — а вы, ребята?
— Мы тоже, в крепости, — ответил Седов.
— Хм, обедали, — хмыкнул Валентин, — уже завтракать пора.
— Знаешь, Валентин, что-то ничего в горло не лезет. Накурился до чертиков, — и Степанов вновь полез за сигаретой. — Пусть вон ребята поедят. Им надо.
— А выпить хочешь? — глаза Батурина, всегда немногого навыкате, хитро заблестели.
Степанов тяжело на него посмотрел. Прапорщик почувствовал себя неуютно под суровым взглядом товарища.
— Ты что, издеваешься, «рыбий глаз»? — возмутился Алексей. — Нашел время для подколок…
— Какие шутки, вот, смотри… — и Валентин с этими словами вытащил из-под своего матраса две бутылки водки.
— Откуда?
За два месяца о водке и слухом не слышали, и духа ее не чуяли. А тут целых две бутылки.
— Лётчика знакомого встретил. Короче, какое твое дело, где взял. Говори прямо: выпьешь?
Степанов вспомнил застигнутых днем за тризной Орловского, Кожанова… Так же, как и они? Разве в этом память?
— Леш, да давай выпьем, хоть уснем. Тут все свои, — поддержал Батурина Терентьев.
— Давай! — сдался Степанов. А затем, обращаясь к солдатам:
— Коля, Саня, садитесь.
— Товарищ старший лейтенант… — начал было Мартынов.
— По имени… — перебил солдата Степанов.
— Алексей… — Николай запнулся. — Александрович…
— Садись, садись. Что, на «гражданке» не пил? — подтолкнул Мартынова к лежанке Терентьев.
Батурин расстелил газету, взялся открывать штык-ножом банки с консервами. Терентьев тем временем быстро нарезал хлеб, попросил Седова подать стоявшую на приступке единственную эмалированную кружку. Нашли пару луковиц, соль.
Первому Батурин сунул кружку Алексею. Тот передал ее Мартынову:
— Давай, Коля. Помяни Медведя… Он нас не осудит…
Уже не чинясь, Николай принял кружку. Неторопливо по-крестьянски выпил водку, поморщился и сразу потянулся к банке с консервами.
— Ешь, не стесняйся, весь день голодный. Наверное, и забыл уже, когда обедал… — проговорил Терентьев.
Алексей тоже поднес кружку к губам. В нос ударил спиртной запах, защипало глаза. Выпил,
