роптали и лишний раз не проявляли своего любопытства, а слушались и подчинялись.
Я до сих пор точно не могу сказать, какие операции за период боевых действий выполнил Особый лыжный отряд. Знаю лишь то, что наши действия носили характер диверсий в глубоком финском тылу (до 100–120 км). И, как мне кажется, отряд, помимо конкретных тактических задач, решал и некоторые стратегические задачи, в частности отвлекал на себя определенные силы финской армии на Ребольском и Ухтинском направлениях.
Наш взвод за время базирования в Бабьей Губе провел три боевые операции.
В первом походе мы уничтожили финскую радиостанцию (взорвали мачту и вывели из строя всю аппаратуру), захватили повозку с продуктами, которые разобрали по вещевым мешкам, и ушли. Сжигать помещение радиостанции почему-то не стали. Из радистов в плен взять никого не смогли. Сыграла свою роль наша неопытность. Вместо того чтобы финна-возницу, везущего на лошади продукты на радиостанцию, тихо брать живьем, один из наших парней застрелил. Этот выстрел насторожил радистов, и они скрылись в лесу.
Я со своим отделением перекрывал дорогу, ведущую от шоссе к радиостанции. Когда нас сняли из засады, кто-то из ребят предложил мне заглянуть в сарай рядом со зданием станции. Я приоткрыл дверь и увидел штабель из трупов финских солдат. Они лежали друг на друге в четыре ряда по три трупа в ряду. Что и говорить, картина ужасная, тем более когда такое видишь впервые.
До базы мы добрались благополучно за 16 часов хода.
Недели через две после этого взвод, находясь на задании, взорвал мост на шоссейной дороге, идущей с юга на север Финляндии. Мост был неохраняемый, однопролетный, а речка очень бурной, даже в лютые морозы той зимы не замерзала. Думаю, что на неделю движение по шоссе оказалось парализованным. А на войне и это неплохо! Уходили с места диверсии стремительно и быстро. При отходе впервые применили в двух местах минирование лыжни с помощью гранат-«лимонок», но взрывов не слышали. По-видимому, если погоня за нами была, то слишком запоздавшей.
При возвращении из этого похода произошел довольно анекдотичный случай. Километров за 20 до нашей базы мы подошли к расположению батальона Финской народной армии (были на той войне и такие подразделения. По-моему, они формировались из финнов, проживающих вокруг Ленинграда, и создавались в противовес понятию «белофинны»). Ребят из головного дозора, одним из них был Борис Майборода, неожиданно остановил окрик часового: «Стой, кто идет!» Шедший первым Майборода приблизился к часовому и в упор спросил: «А ты кто такой?» Часовой, молодой парень, раскрыл рот, похлопал-похлопал глазами и, не найдя, что ответить, вдруг заявил: «А нас здесь много!»
«А раз вас много, иди, быстро зови своего командира», – сказал ему Борис. Парень опустил винтовку и побежал за старшим.
Вскоре появился командир, и все прояснилось. Когда подошел наш взвод, то Майборода во всеуслышание рассказал, как произошла эта встреча, и мы все, в том числе и командир, и часовой, долго хохотали над этим – «а нас здесь много!». Однако, будь часовой поопытнее и знай получше устав караульной службы, встреча могла бы обернуться по-другому. Были бы и раненые, были бы и убитые.
Где-то в середине февраля взвод провел свою третью операцию. К этому времени финское командование бросило против Особого лыжного отряда жандармскую роту, и нам приходилось трудно. Армейский взвод в полном составе не вернулся с задания. А в один из дней на базу пришел другой взвод, понесший в тылу противника значительные потери. Насколько мне помнится, восемь человек были убиты и трое тяжело ранены. Этих ребят кое-как дотащили до пустующего хутора и оставили в сенном сарае. Командир взвода выделил запас продуктов и приказал бойцам Рубцову и Трунтаеву остаться с ранеными, пообещав вернуться за ними через несколько дней.
Наш взвод подняли по тревоге и поставили задачу доставить раненых на базу. Мы вышли в поход, прихватив с собой три волокуши и пару лыж. Двигались быстро, так как пробитая предыдущим взводом лыжня позволяла это делать. Не доходя до указанного места километров 10–15, сделали привал. Немного передохнув, выслали вперед головной дозор, собрались уже трогаться дальше, как услышали на лыжне стрельбу. Поняли, что дозорные столкнулись с финнами. Медлить было нельзя. Я скомандовал своему отделению: «Ребята, за мной!» – и мы, прикрываясь деревьями, рванули вперед. Сначала увидели наших бойцов: лежа в снегу, они вели огонь, а потом заметили и уходящих по лыжне финнов. Мы тоже начали стрелять. Попали в кого-нибудь из них или нет, не знаю, финны уходили очень быстро, изредка мелькая между деревьев.
В перестрелке трое дозорных – Федя Ермолаев, Ваня Богданов и Женя Лопатин – получили ранения. Идти вперед, имея троих раненых, было рискованно. Рассчитывать на то, что пятеро наших, оставленных в сарае, еще живы, тоже не приходилось. Лыжня пролегала мимо пристанища, а по ней уже прошли финны. Командир взвода принял решение о возвращении на базу.
На обратном пути, переходя шоссейную дорогу, обратили внимание на следы легковых автомашин, которых несколько часов назад еще не было. Коротко посовещавшись, устроили на дороге засаду. Прождав около часа, собрались уходить, как на шоссе послышалось далекое гудение моторов. Все замерли, а когда легковушки поравнялись с засадой, открыли по ним огонь.
Первая машина пошла юзом в кювет, вторая остановилась на шоссе. Мы бросились к ним, три человека, похоже, охрана, были убиты. В другой машине шофер был убит, а два офицера – капитан и майор – уцелели. Бледные, перепуганные, они не хотели выходить наружу, но, когда на них навели оружие, вышли. Забрав какие возможно документы и пленных, быстро ушли в лес. Там дали захваченным офицерам по лыже (на одной лыже в карельской тайге зимой далеко не убежишь) и двинулись на базу.
В этот раз тоже дважды минировали лыжню лимонками. За нами была погоня: все слышали далеко позади два глухих взрыва с интервалом минут в 15. Нужно было уходить и уходить.
До базы добрались благополучно. Сдали пленных и все документы командованию и отправились отдыхать. Дальнейшая судьба финских офицеров мне неизвестна, знаю только, что их оперативно переправили в штаб армии или даже в штаб фронта.
В самом конце февраля половину Особого лыжного отряда самолетом «ТБ-3» перебросили на Кандалакшское направление. По календарю приближалась весна, но на новом месте этого совершенно не ощущалось. Морозы стояли до минус 40°. Помню, однажды, когда подул южный ветер, мы почувствовали, что на улице заметно потеплело. Снимали шлемы, подшлемники, дышали полной грудью. Глянули на термометр, а на нем – 25°. Жить нам приходилось в палатках. Палатки были двойные (брезентовый верх и байковая подкладка) и отапливались печками. Когда печка топилась, температура в палатке поднималась, как в бане, но только стоило дровам прогореть, понижалась до минусовой, пока кто-нибудь (чаще всего дежурный) не затоплял печку вновь (не без ругани, конечно). Так и жили, не спеша, готовясь к выполнению боевого задания: чистили оружие, подгоняли лыжные крепления и т.д. Иногда заводили разговор о том, чей солдат лучше: русский или финский. И приходили к выводу, что финский. Они гораздо лучше, чем наши, ходят на лыжах, более мобильны, более метко стреляют, привычнее к холоду. Поэтому неудивительно, что война затянулась до весны. Этот небольшой народ умеет себя защищать!
Утром 13 марта мы узнали, что наше правительство заключило с Финляндией мирный договор. Восприняли это известие как-то спокойно, без ликования. А лично я – так даже несколько разочарованно. Хотелось успеть и здесь, далеко на севере, выполнить какое-либо задание, а там можно было бы и прекращать войну.
Вскоре эшелоном нас доставили в район станции Кемь, где мы выгрузились и разместились в деревянных бараках, ожидая соединения со второй частью отряда. Ждали около 10–12 дней и, когда ребята прибыли, выехали в Ленинград.
На Финляндском вокзале нас встречали институтские девчата. Они каким-то образом узнали, что мы приезжаем, хотя это и не афишировалось. В течение двух дней сдали оружие, боеприпасы, обмундирование и вновь стали студентами.
За финскую войну большинство бойцов Особого лыжного отряда были отмечены правительственными наградами. Командиру взвода Владимиру Мягкову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Три человека награждены орденом Красного Знамени, одиннадцать – орденом Красной Звезды, остальные – медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». Награды вручал в Кремле М.И. Калинин. Я был награжден медалью «За отвагу». С гордостью ношу ее и теперь»[235] .
