растерянно взглянула на него. Но Беркутов тут же резко отстранился, погладил ее ладонью по щеке, шумно выдохнул и смущенно пробормотал:
– Извини! Видно, сынок в меня уродился!
Он усмехнулся, поднял сумочку и передал ей. Люся растерянно взяла ее, затеребила ручку. На лице ее не отражалось ни возмущения, ни обиды. Напротив, она с нежностью и восхищением смотрела на своего директора. На лице же Беркутова, который прошел к своему столу, застыло уже привычное, будничное выражение: доброжелательное и одновременно официальное. Люся забрала папку с бумагами, двинулась в приемную.
– Не уходи! Сейчас Максимыч приедет, я тебя отвезу домой! – бросил ей вслед директор.
Люся обернулась, она была приятно удивлена и смотрела на Беркутова, не зная, что ответить.
– Если ты не возражаешь, конечно!..
– Ни чуточки даже не возражаю, – немного смутившись, ответила Люся.
Антон старательно пылесосил квартиру. Пропылесосил ковер в гостиной, стал лазить по углам, собирать тряпкой пыль под батареями, под сервантом. Потом бросил нервный взгляд на часы: 21.30. Круглый стол был сервирован на двоих: в центре пять роз в хрустальной вазе, полусладкое шампанское, коньяк армянский пять звездочек, банка красной икры, швейцарский дырчатый сыр, масло, конфеты «Мишка на Севере». Антон выключил пылесос, подошел к телефону, выждал секунду-другую, чтоб успокоиться, затем набрал номер.
– Слушаю? – послышался женский голос.
– Это снова сумасшедший Антон! Ты сегодня придешь ко мне? Я так жду!
– Ты с ума сошел! – прошептала она.
– Умоляю, не бросай трубку! – выкрикнул он, но в тот же миг Маша положила трубку.
Антон снова набрал ее номер. Потянулись долгие гудки, однако на этот раз трубку никто не поднимал.
– Возьми же, возьми трубку! – упрямо повторял вслух Антон, словно заклиная этот проклятый телефон.
Маша была одна в квартире. Телефон звонил, и пронзительные эти звонки разносились по всей квартире. Но ей почему-то казалось, что по всему дому. Щеки пылали. Маша приложила к ним ладони, подошла к телефону, но трубку не брала, ожидая, что он наконец замолчит. Но звонки не стихали. Маша, зажав уши, принялась нервно расхаживать по квартире. Затем, не выдержав, принялась декламировать Пушкина. Почему-то «Мороз и солнце! День чудесный!». Не дочитав первую строфу, сбилась. И телефон, словно по волшебству, затих. Она в упор смотрела на него. Телефон молчал. Маша с облегчением вздохнула. Присела на диван. Телефон молчал. Она встала, потом снова села. Часы показывали 21.45. В квартире стояла мертвая тишина. Маша откинулась на спинку дивана, закрыла глаза, ожидая звонка: «Почему же он не звонит? Передумал?.. Боже, о чем я думаю?! Кажется, сама схожу с ума!» Она открыла глаза, взглянула на фотографию мужа. Тот строго смотрел на нее. Телефон снова зазвонил. Маша вздрогнула, резко поднялась. Даже сделала шаг к телефону, но тут же остановилась, замерла на полпути. Смотрела на аппарат и с места не сдвинулась.
Люся с Беркутовым ехали в машине, оба на заднем сиденье. Максимыч был за рулем.
– Да, забыл совсем! Мне сегодня принесли новый сборник Евгения Евтушенко! Я знаю, ты любишь! – Беркутов ласково покосился на нее. – Жаль, на работе остался!
Люся даже взвизгнула от радости.
– Ой, дадите почитать?! Обожаю Евгения Саныча, – загорелась она.
– Я тебе его подарю. Мы с Лидой больше любим Вознесенского.
– Вознесенский заумный! А вот Евтушенко!..
Люся так и засияла от счастья, схватила Беркутова за руку, крепко ее сжала. Беркутов кивнул, сдержанно улыбнулся.
– А по продовольственной программе мы плохо работаем! – неожиданно встрял в разговор Максимыч. – Заезжал тут к сестре в наш Чехов! Вроде бы рядом! А за суповыми наборами в гастрономе, а это, сами знаете, одни кости, без мяса, стоит очередь, да еще какая! Чуть ли не дерутся люди из-за костей, как собаки какие-то, прости господи! Что ж это такое?! Сестра жалуется, говорит: как жить дальше, не знаю! Я все же думаю, это вредительство, Георгий Константиныч?! У нас же в магазине все есть!
Люся фыркнула:
– У нас все есть, потому что у нас верховодит Георгий Константиныч! Он всех знает, со всеми знаком, и это ему везут оленину из Ханты-Мансийска, севрюгу из Астрахани и Махачкалы, белугу и стерлядь с Волги, сыры с Алтая, из Костромы, медвежатину и глухарей из Томска! Я каждый день рядом с ним и вижу, как он всем названивает, ведет переписку, а когда эти люди приезжают сюда, он им билеты в любой московский театр, Дом кино, итальянскую обувь, французскую парфюмерию и швейцарский шоколад! Вы думаете, все это так просто?! По мановению волшебной палочки делается? Да ничего подобного! Вот поэтому и гастроном наш полная чаша! И все бегут к нам с протянутой рукой! – возмущенным тоном вступилась Люся за Беркутова.
После такой атаки Максимычу нечего было возразить, а сам Георгий Константинович сдержанно улыбнулся.
– Перестань, ты меня перехвалишь!
– Так я о том и говорю! – подхватила неугомонная Люся. – Георгий Константиныч суетится, пашет с утра до вечера, вот у нас и все есть! А остальные директора просто вредители!
– Люся у нас – голос народа! – насмешливо заключил Беркутов.
Девушка радостно рассмеялась, схватила Беркутова за руку, прижалась к нему. Еще через секунду они подъехали к дому Люси. Она по-прежнему держала его за руку.
– Прямо вылезать не хочется! – грустно вздохнула она, потом легко выпорхнула из машины, бросив напоследок кокетливый и полный любовного восторга взгляд на Беркутова.
Генерал Култаков собирался домой. Он был уже в шляпе, в плаще, но продолжал кружить по кабинету, что-то ища. Даже под стол заглянул. Кроме него, в кабинете находился Скачко, сидел с мрачным видом, держа незажженную сигарету во рту. Култаков продолжал поиски, попутно рассказывая полковнику о положении дел и самых неотложных задачах.
– Горком, Пал Сергеич, как ты и накаркал, срочно требует разъяснений по самоубийству Аримина! Им там не все ясно! Но знать они хотят, что мы опять прохлопали, чтобы выстегать нас кнутом! Ты наш первый иезуит по части официальных перебранок, а посему составь эту бумаженцию так, чтоб они заткнулись и больше не вякали! Я знаю, с твоим ловким языком ты живо состряпаешь! Надо погасить пожар! Жаловаться выше они не полезут, потому что все Политбюро уже просмотрело фотографии с валютой из молочного бидона! Да, и еще, самое главное: пауза с Беркутовым закончилась! Я встречался… сам понимаешь, с кем, и мне было заявлено: начинайте! И еще Юрий Владимирович предупредил: не справимся, секир башка будет! – Култаков с надеждой взглянул на полковника. – Ты все понял?
Скачко хоть и не ответил, но кивнул головой.
– Активизация по всем направлениям, но без шума, сам понимаешь! Мы должны знать о нем все!
– Мои ребята одни не справятся! А у нас еще куча всякой мелочовки! И все требуют активизации! Диссидентов мало выявляем! Да у нас каждый второй диссидент!
Култаков после этих слов так и застыл на месте как вкопанный.
– И это не фигура речи, товарищ генерал, потому что каждый второй у нас травит анекдоты, порочащие партию и правительство. Что, я не прав?! Тогда пусть старшие товарищи меня поправят!
– Ладно, все! Мне эти разговоры осточертели! Подключай всех, хоть все управление! Не справишься, пойдешь в дворники! – грозно объявил он. – Черт! Да куда же это я шляпу свою запихнул?!
– Она у вас на голове, – обронил Скачко.
Култаков пришел в удивление, схватился за шляпу, подошел к зеркалу, взглянул на себя: оттуда смотрело усталое посеревшее лицо.
– Н-да, и вправду на голове! А ты глазастый! А я, между прочим, тебя в управленческий актив вписал, на предмет, так сказать, моей смены! – вдруг упавшим голосом проговорил он. – Трудно работать стало! Как считаешь?
Но полковник не ответил.
