Она такая маленькая, ей еще долго нужно будет, чтоб о ней заботились.
Как это непросто — любить ребенка. Что она ей скажет, когда придет время уезжать? Мне больше не до тебя? Мне надо ехать?
Тони бросила взгляд на Гаррета. Нежность смягчила черты его лица, убрала с него привычную жесткость, и в полутьме комнаты он показался ей необычайно красивым.
Нет, нет и нет, она не пустит их в свое сердце. Ни за что. Об этом нельзя и думать, если она хочет жить дальше так, как привыкла.
Анджи застонала во сне, и Тони почувствовала себя виноватой — нашла время думать о себе.
Она не обольщалась насчет своего пения, но почему-то ей вдруг пришла на память песня, которую она слышала в раннем детстве:
Девочка сонно пошевелилась, устраиваясь поуютнее, а Гаррет слегка вздрогнул. Тони вопросительно на него взглянула.
— Ничего. Просто неожиданно.
— Что? Песня?
— Ее мать обычно пела ей эту колыбельную.
— Мне ее пела моя мама. Я думала, она сама ее сочинила, — прошептала Тони.
— А я думал, это Сара сочинила. Я ее больше ни от кого не слышал.
Тони охватило странное чувство: будто они втроем оказались во власти чего-то, не зависящего от их воли. И при этом она сама ничуть не испугалась. Напротив, все вокруг — и то, как она сидит с заснувшим ребенком на коленях, и рядом Гаррет, — все это неожиданно наполнилось каким-то новым смыслом.
— Она заснула, — прошептал он немного погодя, наклонившись к самому ее уху. Тони почувствовала на щеке его дыхание. Еще чуть-чуть — и он сможет ее поцеловать.
Ее словно пронзило током. Если б не Анджи, она бы вскочила и убежала.
Поцелуй… Его губы у нее на губах, руки перебирают ей волосы, и от них по всему телу расходится жар… Владевшее ею чувство покоя и уюта сменилось лихорадочным беспокойством — это все из-за того, что она оказалась среди ночи, в темноте, наедине с этими чужими ей людьми.
Только они ей вовсе не чужие. Такое чувство, что им суждено было встретиться. И полюбить.
Она осторожно переложила Анджи на постель и попыталась подняться — и все стало еще хуже. Потому что, стараясь поскорее встать на пол, она невольно прижалась голой ногой к его бедру, а ее груди скользнули по его обнаженной груди. Ее пронзило такое жгучее желание, какого она никогда прежде не испытывала.
Тони чуть не упала, когда почувствовала прикосновение его рук. Ей хотелось бежать, но бежать было некуда — от себя не убежишь.
— Пойдемте, — негромко проговорил Гаррет, встав и подоткнув края одеяла, — вы вся дрожите. Дрова в печи, наверное, прогорели. Я сварю какао.
Дрова прогорели. Какая удача.
Пить какао глубокой ночью перед разгорающимся камином, прижавшись друг к другу…
Иди спать, приказала она себе. Но вместо этого, едва Гаррет протянул ей руку, она с готовностью ухватилась за нее, словно была не в состоянии сделать в темноте и нескольких шагов.
А когда его крепкая, жесткая, сухая рука сомкнулась вокруг ее ладони, ей показалось, что она нашла того, кто поведет ее за собой.
По жизни.
— Замкнутый круг, — пробормотала Тони.
— То есть?
— Ничего не видно, — солгала Тони, хотя впервые в жизни видела все очень ясно. Даже слишком.
Гаррет включил свет в прихожей.
— Так лучше? Да вы совсем замерзли, вся в мурашках. Пойдите наденьте что-нибудь, я пока сделаю какао.
Тони взглянула на свои ноги, едва прикрытые короткой майкой, и, ойкнув, бросилась к себе в комнату.
За ее спиной раздался короткий смешок.
Оставайся здесь, приказала она себе. Представь, что ты играешь в прятки и хорошо спряталась. Вот и сиди, здесь ты в безопасности. Просто глупо отсюда выходить.
А с другой стороны, почему не сделать глупость?
Жизнь зашвырнула Тони во взрослый мир, когда ей было всего семнадцать, взвалив на плечи тяжесть не по возрасту. И Тони никогда не позволяла себе подобных шалостей — когда пылает голова, сердце готово выпрыгнуть из груди, а ноги покрываются гусиной кожей.
Тони выбрала самую невзрачную одежку, чтобы казаться как можно незаметней. С такой серой мышкой только какао и пить, больше ничего в голову не придет.
А я ничего иного и не хочу, решительно сказала себе Тони и пошла на кухню.
Он с улыбкой обернулся. Надеть майку он так и не удосужился.
Она единым взглядом вобрала в себя широкие плечи, рельефно выделяющуюся грудь, мускулистые руки, плоский живот. Ее глаза сами собой остановились на его губах.
Нет, она хочет много больше, чем какао. Ей нужны его губы, его руки, его сердце.
— Идите сюда, к огню. Вы вся дрожите.
Тони подошла к печке, от которой приятно веяло теплом. Он пододвинул ей стул. Она села и стала следить, как Гаррет легко и привычно двигается по кухне. Она попыталась отвести от него взгляд и смотреть на огонь. Ничего не вышло.
Гаррет подал ей чашку какао.
— То же самое, что вчера. Пойдет?
— Вполне.
Она сама удивилась, как прозвучал ее голос — голос протеже мадам Йелтси, коммерческого директора в двадцать четыре года. Тони сделала глоток и зажмурилась.
— Великолепно. Вы настоящий ас по части готовки.
Гаррет засмеялся.
— Это же из пакетика.
— Неважно. Уметь выбрать лучший сорт — уже талант.
Гаррет снова засмеялся весело и непринужденно.
— Скажите, почему вы решили приготовить ужин? Ведь не было никакой необходимости.
— Это у меня хроническое — обязательно должна быть первой. Обычно у меня получается.
— Вам, наверное, было бы проще приехать в четверг.
— Книжный автобус, — сказали они в один голос и рассмеялись.
— И часто у Анжелики кошмары? — спросила Тони уже серьезно. — А у вас?
Веселые искорки в глазах Гаррета погасли.
— Сейчас реже. Раньше это было каждую ночь. В последнее время где-то раз в две недели.
— А у вас?
— Какое-то время не было ни разу.
— И вы оба видите одно и то же?
— По-моему, да. У нас с братом так было. У близнецов это бывает. А Анжелика, она… у нее дар ясновидения.
