— статистическая теория, постольку она не может считаться окончательной, вполне завершенной теорией микромира. Задачи, в которых необходимо будет знать поведение индивидуальных объектов, современная квантовая механика не может решить. Но мы вправе ожидать, что в дальнейшем теория микромира избавиться от неизбежной пока статистичности. К сожалению, материалистическая перестройка и дальнейшее творческое развитие квантовой теории в значительной мере тормозиться позицией, занятой некоторыми нашими ведущими физиками-теоретиками, пытающимися вновь оживить отброшенные имперской наукой Третьего Рима и истинно правильной наукой Сибирских Афин принцип дополнительности. К ним, кроме Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена, Пифагора, Ксенофана, Гераклита, Платона и Аристотеля, к сожалению, относится и Сократ, сын Софрониска и повивальной бабки Фенареты.
Как много, оказывается, я еще не припомнил!
— Быть может, Сократ из самолюбия воздерживается теперь у нас от писательства? — ехидно поинтересовался славный Агатий.
— Ох, юноша, смешные вещи ты говоришь! Я-то и так не пишу. Но ты крепко ошибаешься насчет других, если думаешь, что они пугливы. По-твоему, и тот, кто их бранит, действительно высказывает порицание?
— Без сомнения, Сократ. Ты и сам знаешь, что люди внимательные и почитаемые в Сибирских Афинах стесняются писать речи и оставлять после себя сочинения с идеалистическим уклоном, боясь, как бы молва не назвала их потом идеалистами.
— Как раз государственные мужи, много о себе воображающие, особенно любят писать речи и оставлять после себя сочинения. Написав какую-нибудь речь, они так ценят тех, кто их одобряет, что на первом месте упоминают, кто и в каком случае их одобрил.
— Как ты говоришь, не понимаю?
— Разве ты не знаешь, славный Агатий, что в начале каждого философского сочинения указывается прежде всего, кто его одобрил?
— То есть?
— “В соответствии с диалектическим и историческим материализмом” — так ведь говорится — “руководствуясь путеводной звездой Отца и Основателя, а также всех его Продолжателей”, “такой-то разделяет общеизвестное и правильное положение” — здесь составитель речи с большой похвалой и важностью называет свою собственную персону, затем он переходит к изложению, выставляя напоказ перед теми, кто его одобрил, свою мудрость, причем иногда его сочинение получается чрезвычайно пространным. Это ли, по-твоему, не записанная речь?
— Да, конечно.
— И вот, если его мыслеизвержение будет одобрено, творец речи уходит с симпозиума, радуясь. Если же оно будет подвергнуто критике, если он потерпит неудачу в сочинении речей, и его речь не будет достойна включения в труды симпозиума, тогда горюет и он и его приятели.
— Конечно.
— Очевидно, они не презирают того занятия, но, напротив, восхищаются им.
— И даже очень.
— А если появится такой способный оратор или философ, обладающий могуществом Отца и Основателя, обессмертив себя в государстве — как составитель речей по физике? Разве не будет он сам себя считать богоравным еще при жизни? И разве не будет то же самое считать и потомство, с благодарностью взирая на его сочинения?
— Конечно.
— Чтобы речь вышла хорошей, прекрасной, разве разум оратора не должен постичь истину, о чем он собирается говорить?
— Об этом, Сократ, я так слышал: тому, кто намеревается стать оратором, нет необходимости понимать что действительно существует, достаточно знать то, что кажется большинству, которое будет судить. Именно так можно убедить, а не с помощью истины.
— Мыль не презренная, славный Агатий, раз так говорят умные люди, но надо рассмотреть, есть ли в ней смысл. Поэтому нельзя оставить без внимания то, что ты сейчас сказал.
— Без внимания, Сократ, мы не оставим то, что говоришь и утверждаешь ты! Будь уверен.
Глава двадцать пятая
— А теперь перейдем от квантовой механики к теории относительности, — сказал славный Агатий, чем нечаянно вызвал бурю долго не смолкающих аплодисментов. — Вот этот самый Сократ, чей уж и не знаю сын, утверждает, что так называемый принцип эквивалентности массы и энергии в теории относительности варвара Эйнштейна означает, якобы, что люди не должны сдавать свое Время в рост, что современная физика дала, будто бы, новое определение Времени и что Временем человека не имеют права распоряжаться такие благотворительные и преумножающие организации как та, которую возглавляю я, славный Агатий. Поистине, удивительны приключения сократовской мысли!
Не знаю уж как там с квантовой физикой, а в теории относительности, и специальной и общей, Сократ разбирался. Тому подтверждением был случай с камешком у фонтана, на котором Сократ рассмотрел фитцджеральдовскую формулу эквивалентности массы и энергии, а не формулу Эйнштейна, как думал я, да и почти все остальные. Сократ оказался прав, сейчас-то я это припомнил. И тем удивительнее для меня было то, что на протяжении всей дальнейшей речи славного Агатия Сократ ни разу не встрял со своими вопросами.
— Современная варварская идеалистическая философия, — продолжил хронофил, — пытается воскресить религиозно-идеалистическое представление о конечности мира в пространстве, о его начале и конце во времени. Для обоснования проповеди о сотворении мира она использует некоторые выводы из теории относительности, носящих характер сугубо спекулятивных построений, заранее пригнанных к желаемому результату. Эйнштейн говорит, что, якобы, бесконечная вселенная возможна только при предположении, что средняя плотность материи во вселенной равна нулю.
Я аж вздрогнул. Надо же… И я думал примерно так же.
