только оружия в ней не было. Очевидно, при ударе клапан кобуры расстегнулся, и пистолет выпал. Пальцы рук коснулись сиротливо торчавшей в кармашке кобуры запасной обоймы. Огорченно вздохнув, он подумал о том, что если будет обнаружен врагом, не сможет уйти из жизни как человек…
Память напомнила ему, что у него имеется еще и холодное оружие — складной нож, рукоятка которого украшена цветными пластинками из плексигласа. Отдавая себе отчет о положении, в котором находится, он заспешил, торопливо расстёгивая молнию, на правом наколенном кармане комбинезона, Небольшой остроотточенный нож, смахивающий на финский, подаренный капитану Шелесту в день его рождения прежним штурманом экипажа Емельяновым, при нажатии на кнопку выбрасывался из колодочки рукоятки с металлическим щелчком. Меняя положение тела, осторожно шевеля левой ногой, он не почувствовал резкой, знобящей боли, сопутствующей при переломах. Боль, беспокоящая голень левой ноги, появилась после удара о вершину сосны. Он осмелел в своих скованных движениях и теперь уверенно освобождался от лямок парашюта, обрезая ножом мешавшие, обвивающие его стропы. Потом, держась обеими руками за лямки, Шелест соскользнул вниз, обхватывая коленями ствол дерева, и повис, найдя опору, — мягкий слой прошлогодней опавшей листвы.
Прихрамывая, он прошел несколько шагов и потом присел на корточки, расстегнул ремешок планшета. Присвечивая электрическим фонариком, с профессиональной быстротой сориентировался по карте и компасу. На юго-западе от него находилась Станичка. Вокруг хаотично были разбросаны населенные пункты и хутора. Линия фронта, над которой в полночь пролетал его самолет, проходила на отрезке Кременец — Волочинск. Поразмыслив, он вложил карту в планшет, секунду-другую пристально рассматривал фотографию жены с маленьким сыном Славкой на руках, решительно отмежевываясь от искушения оставить эту реликвию при себе. Потом выкопал неглубокую ямку, аккуратно положил в нее планшет, оправил дерн и только тогда рядом с собой услышал хруст валежника, сдерживаемое, хрипловатое, учащенное дыхание людей. Стремительно бросился в сторону, противоположную той, которую только что наметил. Он успел сделать около полутора десятков шагов, как лесная тишина надломилась, дрогнула от жесткого, предупреждающего окрика:
— Стой! Руки вверх!
От неожиданности почему-то обрадовался, заслышав слова, произнесенные на чисто русском языке. У него появилась надежда на благополучное завершение этой неожиданной встречи. Ранее, рассматривая накоротке карту, он заметил расположенную по прямой, не более чем в двух километрах от него, точку — небольшой населенный пункт Васькины Дворики. Правда, капитан Шелест не собирался идти к этой затерянной в лесу деревеньке, так как она лежала в стороне от больших дорог, а главное, от намеченного им пути. Он подумал о том, кто же на самом деле эти люди, бросившие ему вслед властные слова… Кто же может быть здесь, в лесу, в отдалении от жилья, кроме партизан?!
Капитан мог бы еще избежать ловушки, затаиться, выждав определенное время, и уйти незамеченным. По существу, видеть его никто не мог: он как бы сливался с окружающим фоном местности, растворялся в предутренней мгле. Оставаясь на пятачке, окруженном зарослями кустарника, летчик вынул и держал теперь в руке колодочку складного ножа в ладони правой руки. И когда две пары рук, появившихся рядом с ним людей, грубо схватили его, а третий стал неподалеку, сзади, только тогда к нему пришла запоздалая мысль, что они все трое — не партизаны. Движением тела капитан вырвался из цепких объятий и в его руке, щелкнув, блеснуло лезвие ножа. Схватившие его люди разом отскочили в сторону.
— Не балуй, сука! Надвое перережу там, где стоишь, — раздался из темноты злобный картавый голос. — Бросай нож, падло…
Выпрямившись, Шелест отбросил нож в кусты.
— Руки! Руки! Голубь! — деланно ласковым, звонким голосом попросил второй. — Ухайдокать тебя всегда успеем…
Двое ловко и умело заломили Шелесту руки назад, связали их бечевкой, вынутой большеголовым из кармана своих штанов. Третий все так же стоял в отдалении, безучастно наблюдая за действиями своих сослуживцев.
— Пошли, летун, и не брыкайся по дороге, — звучал все тот же высокий насмешливый голос.
Застоявшиеся лошади, всхрапнув, тронулись с места, переходя с медленной рыси в галоп.
— Ну, вот мы и дома, — шмыгнув носом, удовлетворенно сказал Ноздрюхин. — Вылезай, приехали. — И незаметно для своих спутников толкнул ногой неловко поднимающегося Шелеста.
Карзухин заметил это, но ничего не сказал Ноздрюхину. Только скулы загоревшего лица пришли в движение, словно пережевывали тяжелую и неприятную пищу.
Деревенька словно вымерла: ни единого огонька, ни единого звука, ни привычного собачьего лая. По обеим сторонам широкой, заросшей травой улицы, мрачными глыбами стояли избы, опоясанные с четырех сторон изгородью из березовых жердей, обширных придворных участков с пристройками и клетушками. Основная часть индивидуальных владений была отведена под огороды, повсеместно граничащие с лесными угодьями. На небольшом, квадратной формы деревянном крыльце с крутыми ступенями особняком стоящего одноэтажного кирпичного дома появился рослый, цыганистого вида мужчина с белой повязкой полицая на левой руке, с немецкой винтовкой в правой.
— Что, племянничка привезли? — хохотнул он густым хриповатым баском, распространяя сивушный перегар, смешанный с терпким запахом самосада.
— Успел уже, наелся, чудо вавилонское! — без осуждения, как бы завидуя, прогудел Прозоров, чуть покачивая головой.
— Для вас же, мужики, старался. Все, что мог, к вашему приезду. Высокому гостю — почет и уважение, — склонился он в полупоклоне перед Федором, тая усмешку в уголках широкого, с тонкой ниточкой губ зубастого рта.
— Дал бы я тебе по сусалам, Прохор, но устал что-то, — холодно и неприветливо ответил Федор. — Пленника — в дом. Напоить и накормить. Сговорчивей станет.
— Что-то ты, Федор, такой добрый сегодня? — недовольно прокартавил Ноздрюхин, помогая Шелесту взойти на крыльцо. — Неужто ветерок иной потянул? — намекая на неудачи гитлеровцев на фронте, кольнул он Карзухина.
— Говори, Филипп, да не заговаривайся. Знаешь, за такие слова к стенке ставят, — резко, будто ударив, отозвался Федор. — Не тяни. Пошли в избу. После разберемся.
Дом состоял из двух больших комнат. Первая, с тремя окнами по фасаду, с видом на улицу, просторная, с крепким столом, покрытым голубоватой старенькой клеенкой, с лавками при нем и голыми, давно не беленными стенами, на которых в деревянных рамках висели различные приказы и инструкции немецких оккупационных властей, имела назначение приемной полицейского участка деревушки Васькины Дворики. Во второй, поменьше, — общежитие для полицейских. На столе, в мятых алюминиевых мисках, привлекая запахом снеди, громоздились грубо нарезанные куски вареного мяса, хлеба. Исходя парком, стыл картофель «в мундире». Пирамидками лежали свежие помидоры, огурцы, зеленый лук. В центре стола, окруженная четырьмя гранеными стаканами, красовалась четверть мутного самогона.
— Остается лишь позвонить в Станичку и сообщить о сюрпризе нашему непосредственному шефу штандартенфюреру Гансу Ганке, — кивнув в сторону Шелеста, произнес Прозоров и, подойдя к настроенному телефонному аппарату в деревянном футляре, взялся за ручку, чтобы выполнить свое желание.
— До штандартенфюрера Ганке ты, Прозоров, не дозвонишься, — заметил Прохор Свистунов, — я, случайно услышал, что его срочно вызвали в Берлин.
— Хорошо. Тогда начальника гестапо оберштурмбанфюрера Крюгера, — пожав плечами, не унимался Прозоров. — Алло! Оберштурмбанфюрер Крюгер? Здравствуйте! Вас беспокоит полицейский участка Васькины Дворики… Да… Нашей бригадой пойман русский парашютист-летчик. Для вас это очень интересно? Хорошо. Понимаю. Какая охота на ведьм? Что вы имеете в виду? Ах! Это нас не касается? До свидания, господин оберштурмбанфюрер! Кутнем, ребята! Заслужили, — потирая руки, довольный собой, сказал Прозоров. — Чаша сия не минует и его. — Он посмотрел в сторону связанного пленника. — Меня оберштурмбанфюрер Крюгер предупредил о том, что к нам пожалуют гости. Летуна приказал передать с рук на руки.
— Развяжите пленному руки, — глухо проговорил Федор, искоса посматривая на веселившуюся тройку своих подчиненных сослуживцев.
