Гитлера. Фалькенберг без стука открыл дверь кабинета Крюгера. Вошел. Навстречу ему в радушном настроении направился хозяин кабинета. Он не вскинул руку в обычном принятом приветствии, а крепко пожал руку гостя.
— Рад, очень рад, полковник, — произнес Крюгер. — Похудели вы изрядно за последнее время. И простите ради Бога за то, что назвал вас по, имени Генрихом.
— Мы старые товарищи по оружию и по тому случаю, в Испании, под Сарагоссой. Вы помните?
— Как не помнить?! Разве забудешь, что в то время мы с вами были добровольцами на стороне Франко, против Республики, и едва не расстреляли нынешнего руководителя абвера Вильгельма Канариса. Он был большим другом генерала Франко, а мы, не зная, посчитали его красным шпионом. — И рассмеялся. — А ведь адмирал Канарис был выдвинут шефом абвера, лично Гитлером в декабре тридцать четвертого.
— Вот, вот и поэтому, мне кажется, мы вправе называть друг друга по именам. Согласны, Франц?
— Вы еще спрашиваете! Я рад этому. Прошу за стол, штандартенфюрер!
— О! Да вы живете безбедно, Франц! Как это вам удается?
— Не говорите, Генрих, сглазите, — сказал Крюгер, почему-то подозрительно посмотрев на входную дверь. — Мне порой слышатся какие-то посторонние шорохи, вой шакалов и тихий, вкрадчивый старческий смех. Это после двенадцати ночи. — Он ткнул указательным пальцем воздух, указывая на пол: — Наступают времена, которые тяжко бьют по темечку. — Он небрежно провел рукой по своей голове.
— Я, слушая вас, все же не верю в то, что вы, Франц, увлекаетесь черной магией и верите в загробную жизнь. А стол у вас действительно шикарный, — осмотрев сервировку, одобрительно заметил Фалькенберг.
— Я действую по принципу русской поговорки, — вновь рассмеялся Крюгер. — Что в печи — все на стол мечи… Замечу только: галлюцинацией на страдаю. О том, что души отошедших в мир иной напоминают о себе живым, ничего пока сказать не могу.
— Хорошая пословица, отличные слова, надо запомнить, — потирая руки, отметил Фалькенберг, усаживаясь на предложенный хозяином стул. — Что касается ваших последних слов, я так и думал: кошмар можно видеть не только во сне, но и наяву, без прикрас, таким, например, как на восьмом километре дороги Станичка — Кобылино.
Крюгер поднял трубку телефона, вызывая телефониста коммутатора гестапо.
— Браунн! Я у себя, беспокоить только по чрезвычайному случаю. Записывайте, кто и когда звонил, по какому вопросу.
— Я догадываюсь, Франц, что между нами может возникнуть серьезный разговор.
— Не без этого, — кивнул головой в знак согласия оберштурмбанфюрер. — Вы, наверное, в курсе, что идея открытия второго фронта уже осуществлена. Англо-американские войска довольно успешно высадились в Нормандии, на восточном побережье полуострова Котантен.
— Безусловно! Чего боялись наши генералы? Это ведь война на два фронта. Сейчас это факт. В свое время Гитлер дал письменную гарантию генеральному штабу и верховному командованию, что Германия никогда не будет вести войну на два фронта… — вполголоса проговорил Фалькенберг и встретил взгляд внимательно слушающего Крюгера. — Я надеюсь на элементарную порядочность своего оппонента.
— Не беспокойтесь, полковник! Мне известна ваша приверженность идеалам фюрера, — отозвался Крюгер, смакуя коньяк.:— Не забывайте о еде: вы употребляете алкоголь на голодный желудок, Генрих.
— Мне хорошо известен этот район, — продолжал Фалькенберг. — Там господствуют дамбы. Это, знаете, высокие насыпи с узкой двухпутной проезжей частью и обочинами по обеим сторонам не более полуметра, круто спускающимися прямо в трясину. Вы, надеюсь, представляете, что такое трясина? Плохо, очень плохо пришлось авиадесантным дивизиям союзников. Туда им и дорога…
— Под Дункерком янки и томми получили хороший, очаровательный удар в челюсть. В битве под Нормандией союзники понесли колоссальные потери, — раскрасневшись от алкоголя и изобилия еды, не без гордости констатировал Крюгер.
— Согласен с вами, оберштурмбанфюрер. Позиции немецкой армии в Арденнах — крепкий орешек, о который сломает зубы любой противник. А линия Зигфрида — Рейн! Нет! Генерал Рундштедт начинает большую игру с этими подонками, — пытаясь казаться трезвым, высказывался Фалькенберг. — Нам бы лишь только сдержать русских от вторжения в Польшу, Венгрию, Чехословакию… А там — полный штиль. С союзниками мы всегда договоримся…
— Штандартенфюрер, до сих пор мы не пили с вами на брудершафт, но, думаю, позволим себе эту маленькую шалость. Я только напомню вам, Генрих, что знаменитая операция союзников под кодовым названием «Маркет Гарден» потерпела потрясающее поражение. Наши парни устроили такой великолепный, пышный, надолго запоминающийся карнавал… Но Бог с ними, с этими янки и томми. Так, как они открыли второй фронт, они его с таким же успехом и закроют. Наше внимание только Восточному фронту. Вот здесь- то мы серьезно подмокаем. — Высокий, рослый, с длинными сильными руками оберштумбанфюрер, приподнялся из-за стола. Массивное, с несимметричными очертаниями лицо и синевато-молочные, крупные, нагловатые глаза Крюгера уставились на Фалькенберга: — Чувствую, что перебрал, Генрих, лишнее под наш разговор маханул, — с виноватым видом вдруг выпалил он.
Фалькенберг выдержал взгляд Крюгера, но у него появились некоторые сомнения о его истинном состоянии. «Школярничает, — подумал он, — либо провоцирует на излишне откровенный разговор». Несмотря на это, словно давая Крюгеру лишний козырь, Фалькенберг, придержав в руке бокал с искрящимся напитком, спросил:
— Скажите, Франц, только то, что камнем лежит на вашей душе: изменится ли ход Второй мировой войны? Если нет, то что будет с Дойчландом, с такими, как мы с вами?
Крюгер как бы сразу протрезвел, остро взглянул на сидящего за столом напротив него начальника контрразведки, будто впервые его увидел.
— Хороший, очень хороший вопрос, Генрих! Представьте, я ожидал его, — и погрозил ему пальцем. — То, о чем вы спрашиваете, нужно, наверное, в первую очередь начать с самого себя, ибо контрразведка — это членистые конечности осьминога, организация со сложными сплетениями различного рода и, как всегда, тайными интересами. На этом фоне гестапо выглядит несколько бледнее. Задайте вопрос полегче, а этот нужно было адресовать адмиралу Канарису, ну… и еще кому-нибудь, там, наверху… Лучше расскажите, чем закончился ваш выезд на поиск штандартенфюрера Ганса Ганке?
— Я повторяю ваши слова, Франц: хороший, своевременный вопрос. Но результат поиска аховый. Потеряли массу времени ни за грош. Очень интересный случай, должен вам доложить, произошел на восьмом километре дороги Станичка — Кобылино. И второй — у Зеленого Лога, примыкающего к Сивому Оврагу на шоссе Станичка — Воловое… Пришел к выводу, что там действуют, имея одинаковое задание, две русские разведгруппы. И если правильно понимаю, то они нацелены на выяснение способности наших войск к внезапному удару и активной, продолжительной обороне.
Крюгер в сомнении покачал головой.
— По всей раскладке, этим должна заниматься агентурная разведка. И только она. Я имею в виду то, что войсковой разведке не по силам сия ноша. Так что ваша встреча с лейтенантом Черемушкиным откладывается на неопределенное время… — Начальник гестапо с хитрецой посмотрел на вдруг вздрогнувшего Фалькенберга. — Что с вами, коллега? Постойте, постойте. — Крюгер озабоченно посмотрел на начальника контрразведки. — Насчет лейтенанта Черемушкина пошутил. Напоминая вам об этом разведчике, не ожидал от вас подобной реакции… А в общем странно…
— Вы о чем, Франц?
— Непонятное, странное совпадение со случаем на восьмом километре. Вы понимаете, в чем тут дело? Сегодня перед рассветом при загадочных обстоятельствах из полицейского участка деревни Васькины Дворики бежал пленный русский летчик. Застрелив вначале одного солдата и офицера, затем в самом разгаре погони за ним еще двоих. Он исчез в лесу. Затем где-то в середине дня между населенными пунктами Рогачи и Зеленый Лог на легковую машину с полковником фон Гильфингером совершено нападение с тяжелыми для него последствиями. Здесь есть над чем подумать, Генрих. У этого летчика оказался автомат, подхваченный им из рук смертельно раненного немецкого солдата. Но кто изначально вручил ему оружие — браунинг с полной обоймой? В полицейском участке этот человек был тщательно
