добрался до одного из сгоревших домов по левой стороне улицы. Около погреба с крышей из толстого слоя земли он вновь застыл, разбираясь в непонятной ему обстановке. Перебрался на правую сторону. Улица тянулась с северо-запада на юго-запад. От погреба с несгоревшим, но пустым, без хозяев дома, попал во двор двухэтажного, построенного буквой «Г», кирпичного здания, обнесенного со стороны улицы и по бокам подворья фигурной, из литых чугунных фракций, изгородью. То ли помещичья, то ли общественная усадьба… Распахнутые двери, с битыми стеклами, изрубленные чем-то тяжелым и острым оконные рамы… Возле собачьих будок — две убитые дворняжки… В доме — шесть женских и детских, залитых кровью трупов. Обдуманное, чудовищное разорение…
Шелест обошел несколько домов и дворов — то же самое: растелешенные трупы девчат, молодых женщин. И всюду — кровь, кровь… Словно подкрашенная ярко-красным пигментом патока, разлитая по полу, кроватям, подоконникам, забрызгавшая и стены.
Шелесту стало совсем плохо. Опасность подстерегала его со всех сторон. И еще увидел он в следующем доме при рассеянном утреннем свете лежащие на полу крест-накрест, залитые кровью два трупа. Шагнув в комнату, он испуганно отшатнулся назад, едва не упав на спину: под ногами оказался трупик годовалого ребенка с напрочь отсеченной головкой. Шелест вышел в сени и заметил валявшийся на некрашеном полу плотничий топор, на широкое лезвие которого густо налипли человеческие волосы, склеенные кровью. Пол был испятнан светло-вишневыми каплями.
Почувствовав какое-то странное недомогание, капитан выскочил из сеней и вошел в соседнюю избу. В первой же комнате с русской печью, на широкой лавке вдоль стены с окном, против которой стоял топорной работы обеденный стол, сейчас порушенный и представлявший собой крошево из деревянных обломков, со спутанными русыми волосами, покрывавшими их лица, лежали нагишом два юных девичьих тела.
Шелест вздрогнул. Его, видавшего виды, вдруг стошнило, рот наполнился жгучей и горькой рвотной массой. Он выскочил из дома через вынесенную жестким ударом раму, через зияющую пустоту оконного проема в сторону огорода, лежащего рядом с опушкой леса.
Утро уже наступило.
Вставало золотистое чистое солнце, слизывая росные капли. А Шелеста бил озноб, принуждая дрожать его сильное мускулистое тело.
Небольшая деревня в четыре десятка домов, в основном бревенчатых, крытых тесом либо красной черепицей, расположилась в красивой долине. Она была окружена сплошными лесными массивами, и только проселочная, идущая с северо-востока на юго-запад дорога, связывала ее с внешним миром.
Нервный спазм сжал сердце Шелеста, когда через открытые настежь металлические, сработанные искусным мастером кузнечного дела, ворота он вошел в кирпичное одноэтажное здание деревни. Нельзя было понять его недавних хозяев. То ли молитвенный дом, то ли женский монастырь… На фронтоне виднелась христианская символика…
Следы насилия, вандализма и уничтожения всего живого остались в небольших, некогда уютных, похожих на монашеские кельи, комнатах. Шелест смотрел на бесстыдно обнаженные, скорченные, оскверненные, лежащие внахлест друг на друге на полу, на развороченных кроватях, посиневшие девичьи тела и тихо, по-мужски, плакал.
Только звук залетевшей пчелы вернул его в явь. Шелест, собираясь уходить, так и не понял: во имя чего и кому понадобилась эта жестокая кровавая драма? Кто исполнитель страшного преступления? Он шагнул к выходу, стремясь поскорее покинуть несчастную деревню и раствориться в лесу, а «шмайссер» держал в руках на боевом взводе, когда, миновав правый боковой коридор, вдруг услышал за спиной легкий шорох. Будто кто-то, крадучись, внезапно остановился, задев каким-то твердым предметом кирпичную стену. А может быть не это, а иная, внутренняя сила, настороженность, заставила его повернуться всем корпусом тела, перехватить левой рукой автомат, а правой с утроенной силой взять за запястье девочку-подростка с занесенным над его головой охотничьим топориком. Издав не по-детски хрипловатым голосом вопль неповиновения, девочка бросилась на своего противника с такой силой, что Шелест вынужден был выпустить оружие и болевым приемом завести правую руку противницы за спину. Оба глубоко и запальчиво дышали, разглядывая друг друга.
Незнакомке можно было дать лет четырнадцать-пятнадцать — не больше. Явная гуцулка: суконная коричневая с вышивками безрукавка, под ней черная, с длинными рукавами хлопчатобумажная кофточка, вместо юбки — запаска из домотканой бордового цвета материи с тремя повторяющимися горизонтальными полосками — сиреневой, зеленой и желтой, на ногах — черного хрома легкие сапожки. Роста она была небольшого. Ее светло-русые, зачесанные назад волосы были собраны в пучок и умело, с опытом взрослой женщины, аккуратно повязаны тонкой розовой ленточкой. Со смазливого лица с полными губами невинно смотрели на Шелеста крупные васильковые глаза. Но ее одежда и обувь, окропленные и местами залитые кровью, вызывали отвращение и ужас. Даже гладко зачесанные назад волосы были усеяны мелкими красными точками. Она где-то уже, по-видимому, умылась, только наспех. От нее разило чесночным духом и перегаром самогона. Трудно, невероятно трудно было поверить в то, что этот птенчик, по сути только недавно вылетевший из гнезда, мог творить злодеяния, от которых в жилах стыла кровь.
Шелест оттолкнул юную валькирию на середину комнаты и поднял с пола автомат.
— Кто ты? — певуче спросила она Шелеста на западноукраинском диалекте. — Ты застрелишь меня? Нет, ты не посмеешь!..
— Нет! Тебя, хотя ты и ребенок, нужно повесить.
— Меня? Ах, ты москаль поганый! Да ты хоть знаешь, кто я?
— Да! Ты преступница и убийца, тебя можно судить по закону и без закона…
— Нет! Брешешь, москаль. Я сестра, родная сестра «лесных братьев»! У них длинные руки. А этих, — она кивнула головой в сторону распахнутого окна, — деревенских, я просто резала, выпуская их псиную кровь… — Девчонка кинула взгляд на лежащий рядом с Шелестом топорик и опустила правую руку в малый кармашек суконной безрукавки.
Шелест отметил это спокойное движение девчоночьей руки, но подумать не успел, лишь подсознательно отвернул лицо в сторону. В то же самое мгновение рука ее, вернее, пальцы, собранные в жменю, покинули кармашек, и она резко бросила ему в глаза пыль нюхательного табака и опрометью кинулась к заманчивой цели — охотничьему топорику.
В глазах Шелеста резко зажгло, защипало, вспыхнула жгучая, режущая боль, вызывая обильное выделение слез. Он пытался смотреть, однако не мог открыть ни один, ни другой глаз. Осознав, что значит для него ее прыжок, капитан, вспомнив, где лежит меченое кровью топорище, повернулся, касаясь пальцем спускового крючка автомата. Он простоял неподвижно несколько мгновений, чувствуя себя ослепшим, не имея возможности открыть глаза, а потом, превозмогая жжение, с трудом разлепил веки. Глаза все еще слезились. Но вот она — эта девчонка. Бог свидетель — кто бы хотел вынужденного исхода? Откинутая короткой автоматной очередью, она свернулась у стены в комочек, прижав, будто молясь, руки к груди.
Шелест отвернулся и мутным взглядом пошарил вокруг себя, заметив в углу коридора оцинкованный бачок, укрытый сверху белой салфеткой. С надеждой подошел к нему: да, в нем находилась вода. Наскоро промыв глаза, почувствовав облегчение, он поспешно вышел из дома. Подойдя к воротам, тут же почти столкнулся с девушкой, за которой, возможно, охотилась сестра «лесных братьев». Не обращая никакого внимания на постороннего ей человека, она, что-то мурлыча, шла за околицу мертвой деревни. Не осознавая почему, Шелест последовал за ней и крикнул:
— Постой! Погоди! Расскажи мне, что произошло в деревне.
Не ответив, словно отгоняя мух и замахав руками, она остановилась. Девушка была красива. Густые роскошные каштановые волосы струились по ее покатым плечам. Нежное, белое с румянцем лицо. Взгляд светло-голубых непорочных глаз под темными тонкими бровями удивленно и искренне устремился на него. Она вдруг присела, будто делая книксен, отчего сквозь разодранный в клочья низ платья обнажились белые икры ее длинных босых ног. Это длилось какую-то секунду. Затем ее губы, пухлые и розовые, сморщились и вытолкнули непонятную фразу. Увидев в руках незнакомого мужчины автомат, дико закричала. Затем так же неожиданно умолкла. С ее губ потекла пенная струйка слюны…
Гуцулка вытерла мокрые губы тыльной стороной ладони. Ее глаза уперлись взглядом в высокий каменный, беленный известковым раствором крест с распятием, прикрытый сверху широким деревянным козырьком. Она подошла ближе, дрогнувшей рукой провела по распятию, отошла, показала ему язык, при этом что-то забормотав, пошла…
