Охнувший выстрел разорвал голубой настоянный на снегах воздух, и дерево заволокло грязноватой дымкой. Гриша услышал, как зверек падал, когтями царапая дерево.
Анисим поднял за хвост серебристо-черного с оскаленным беззубым ртом соболя. Мех зверька на солнце сверкал, искрился серебряной чернью.
– Ясно, почему он не ушел, так я и думал, – взвешивая на руке соболя, сказал Анисим. – Объелся. А вот его и дом, – склонился Анисим к дуплу. Сунул нос и Гриша.
– Воняет, – Гриша сунул в дупло руку. – Теплое еще, – вынул он горсть гнилушек.
Анисим осмотрел берег.
– Волки с этой стороны выгоняют зверя на лед, – сказал он, вернувшись. – Зверь тут и попадает в пасть.
– Может быть, волки где-нибудь рядом, – притушил голос Гриша. – Объелись и валяются… Нагрянуть бы…
– В плен, что ли, взять… – рассмеялся Анисим и закинул в мешок соболя. – Раньше за такого зверька коня купец давал да в придачу муки, сколько увезешь.
Анисим размотал стальной тросик на капкане и стал примеряться, где капкан ставить.
– Папань, можно поставить вот здесь, за валежиной, и привязать за сук. Перемахнет… хоп – и наш…
– Погоди маленько, Григорий. Потаск надо – хорошую жердь. – Анисим вырубил жердь, привязал тросик и все еще топтался около волчьей тропы.
– Ставь, папань, завтра прибежим посмотрим, – торопил отца Гриша.
Как Анисим ни старался замаскировать капкан, он присыпал его снегом, но все равно черновина дуг проглядывала.
– Ночью-то кто увидит, – посомневался Гриша.
– Увидит, – вздохнул Анисим, – в том-то и дело увидит. Свежесломанная ветка настораживает зверя…
– Известку завтра же принесем, побелим, – решает Гриша.
– Хорошо, – соглашается Анисим, заряжая капкан. Отступая от тропы, заметает веткой свой след. – Сходим еще вверх по речке, посмотрим, что там творится, – предлагает он.
– Пошли, папань, – соглашается Гриша и тут спохватывается, – а что, если оставить тушку соболя для привады волкам?
– Нужна им эта вонючка, – бросил на ходу Анисим, – как же будут они ее исти. Сколько знаю: ни соболь, ни хорек на приваду не идут.
– Брезгуют они, что ли?
– Брезгуют.
– Волки-то?
– А что волк? Чистоплотный зверь. Росомаха – та на падаль кидается. А этот зверь знает себе цену.
– Важнее медведя?
Гриша любит сравнения.
– Может, и не важнее, а уважения достоин. Гриша, глянь-ка!
Он поднял голову: перед ним голая скала. Слоеный обдутый камень венчали рослые заснеженные ели. И от этой скалы кругом под прямым углом речка поворачивала вправо.
– Видал, какие выкрутасы речка делает, – заглянул за поворот Анисим.
– Может, тут водораздел, – предположил Гриша.
– Я уж сомневаться стал, Шанталык ли?
– Интересно, что за тем поворотом? – не слыша отца, любопытствовал Гриша. – Может, откроется даль.
– А где у нас солнце? – спохватился Анисим. Повертел головой. Солнца не было. – Может, в другой раз досмотрим, а, сын?
По накатанной лыжне да по течению речки ходко шли лыжи, податливо получалось. Но все равно к зимовью возвернулись в сумерках. Анисим приставил к стенке лыжи, взял топор и пошел воду добывать. Гриша – дрова носить, печь топить. И только склонился он к топке поджечь лучину, а из печки вой. Гриша припал духом. Волк. Это его вой.
Гриша выскочил из зимовья и припустил к речке. Анисим уже шел навстречу с полным котелком.
– Папань, – крикнул Гриша, – взвыл!..
– Пусть поет, – спокойно сказал Анисим.
– Да сидит!.. В капкане…
– В неволе не поют, – обошел Анисим Гришу.
– Послушал бы… Через печку слыхать…
– Послушаем. Чего взъерошился? А еще бывалый человек, горячишься.
