— Раз уж о том зашла речь, — сказал Фрэнклин, — к чему все это? Какой прок от искусства? Мне его и даром не надо. Одна липа, одно жульничество с утра и пока не закроют лавочку.
— Точно, Фрэнки, — сказал я. — Форменное жульничество.
— И все это знают, — сказал Фрэнки, побледнев и покрываясь потом от негодования. — Все, сволочи, знают это... И проклятые пасторы. И правительство, будь оно проклято! Все они участвуют в этой комедии. Лишь бы добиться успеха у публики.
— Верно, — сказал я. — Все они скачут, как блохи на бешеной собаке. Когда она слишком увлечена серенадой луне, чтобы как следует заняться своим туалетом.
Планти посмотрел на часы, затем на всех нас. С серьезным видом дернул усами, бровями, очками и сказал, что ему пора. Но никто не предложил составить ему компанию. Даже Оллиер. Планти каждый раз совершает одну и ту же ошибку. Зовет людей к себе в клуб. Даже Оллиер, который так же скромен, как герои предпоследней войны, не пойдет к нему, если Планти его позовет. Он всегда там. Но плывет он туда под своим собственным флагом.
Планти снова взглянул на меня, затем подтянул брюки и выкатился на улицу. Было ясно, что он боится — вдруг никто не придет к нему.
— Бедный старый Плант, — сказал Берт. — Пошел надевать подтяжки, чтобы быстрей подняться над собой.
— Собрания. — сказал Фрэнклин. — К чему они? Вот все, что я спрашиваю. К чему они? Что они дают?
— Они дают то, что ты берешь, — сказал я. — Нужно же тому, кто что-то знает, где-то избавляться от своих знаний. Не то они прокиснут и у него голову вспучит.
Тут вдруг Альф подмигнул мне, и я заметил возле себя симпатичного парня в костюме из твида. Похож на студента. Только слишком выпирают бицепсы на руках. И взгляд не тот. Как наколка для бумаг. Он тронул меня за плечо и отступил на шаг.
— Привет, — сказал я. — Никак Билл Смит?
Но ноги почему-то ушли из-под меня. Только ветер гулял в штанинах. Подгоняемый этим ветром, я полетел вслед за твидом.
— Билл, дружище, — сказал я, — ну как дела в Ботническом заливе?
— Мистер Джимсон? — сказал он конфиденциально, словно беседовал через отдушину с узником из соседней камеры.
— Нет, — сказал я. — Джимсон — сын моего двоюродного брата. Он только что был здесь. Он художник, и у него вечно неприятности с полицией. Пойти позвать его?
И я вышел. Но парень двинулся следом за мной. И на улице взял меня за рукав.
Минутку, мистер Джимсон.
— Который Джимсон?
— Сегодня в шесть тридцать вечера вы произносили по телефону угрозы по адресу мистера Хиксона, проживающего на Портлэнд-плейс, девяносто восемь?
— Нет, я только сказал, что сожгу его дом и выпущу ему кишки.
— Вы знаете, что с вами будет, если вы не прекратите свои шуточки?
— А что со мной будет, если я их прекращу? Чем мне занять долгие вечера?
— Мистер Хиксон не хочет преследовать вас в судебном порядке. Но если вы не перестанете ему надоедать, он будет вынужден принять меры.
— Значит, он предпочитает, чтобы я выпустил ему кишки без предупреждения?
— Поставьте себя на его место, мистер Джимсон.
— С удовольствием бы, это очень уютное местечко.
— Что ж, вы слышали, что я сказал. Еще один звонок — и вы сядете за решетку.
— Спасибо за совет. Пойду позвоню.
Сальто — и я в «Трех перьях». Но тут передо мной оказалась вся троица: Оллиер, Своуп и Фрэнклин.
— В чем дело? — сказал Берт. — Что это за тип?
— Отдел уголовного розыска.
— А я думал...
— И он прямо на глазах переменил курс только потому, что я сказал ему правду.
— Что ему от вас нужно? — сказал Фрэнклин.
— Это больной вопрос, Фрэнки, — налог на сверхприбыль.
— Сдается, я его уже видел, — сказал Берт, — Школьный учитель, да, Джимми? Сидел в прошлом году за пьянство и...
— Семь часов, — сказал Оллиер, меняя тему. — Я в клуб.
— О чем будет лекция? — сказал Берт.
— Религия и человеколюбие.
— Хорошая тема, сынок, — сказал Берт. — Стоит послушать.
— Кто хочет, пусть слушает.
Молодой Фрэнклин повернулся к нам спиной и быстро зашагал прочь. Обошел фонарный столб и вернулся. Они ходит почти на все лекции. От нечего делать. Я видел Берта в его белом пальто с кокеткой и еще четырех других старых моржей с Гринбэнк на лекции о золотом стандарте. Но это была лекция на открытом воздухе. Берт не пошел бы на золотой стандарт в помещении. Он любит, чтобы было к чему прицепиться: религия или торговля белыми рабами. Полон жизни в свои семьдесят пять. Но он холостяк. Один как перст. Присыпан пеплом, но все еще тлеет, как уголек в очаге.
Глава 15
У Планта две комнаты в полуподвале на Эллам-стрит. В первой — мастерская, во второй он живет. Мы прошли через мастерскую. Запах, словно в клетке со львами, — вакса. В задней комнате — старая кухонная плита, хороший стол красного дерева, мягкие кресла. Кровать в углу, застланная под диван. Книжный шкаф со стеклянными дверцами, набитый умными книгами. Энциклопедия Чемберса. Комментарий к Библии. Шестипенсовые философы.
Я забрался в темный угол у заднего окна, выходящего на помойку. Там стоял старый мягкий диван, где я мог вздремнуть. Или пофлиртовать, если появится настроение и подходящий объект. Грязная обивка, но хорошие пружины. Не успел я устроиться, как ко мне подбежал Планти.
— Вам удобно здесь, мистер Джимсон?
— Вполне.
— Вы знаете, как пройти в...
— Да, я знаю, как пройти в...
И он тут же испарился, чтобы поздороваться с преподобным, как бишь его, и мистером Таким-то. Он залучил четырех Божьих служителей, включая Нос Кочерыжкой. Великий день. Его так распирало, что он не мог удержаться. Я дважды видел, как он направлялся в... А затем, прыг-скок, он опять тут как тут.
— Вам удобно, мистер Джимсон?
— Вполне, мистер Плант.
— Прекрасно, мистер Джимсон. Вы знаете, как...
— Знаю, мистер Плант. В глубине двора.
— Смотрите, сколько народу набралось, мистер Джимсон.
— Целая куча.
— Да, двадцать два человека, не считая Уолтера и меня.
