— Ну, — сказал я, — не лезь под колеса по пути в пивнуху, как Рози.
— А как она плакала, бедняжка, когда ей не разрешили надеть корсет и хоть чуточку припудрить лицо! Ах, Галли, если бы я знала, что ты никогда не отправишь меня в больницу, я бы, может, вернулась к тебе.
Вот оно что, подумал я. Ей захотелось перемены. Последнее трепыхание старой свечки. Ну нет, я слишком занят.
— Я думал, он тебя любит, твой Фред, — сказал я.
— Да, но он так верит в больницы. Как же, наука! И на что они ему дались, эти больницы? Откуда ему знать, каково женщине, когда ее тащат на операционный стол, словно мясную тушу на прилавок, и оставляют умирать в чужих стенах, на чужих простынях, которые не принадлежат ни одной живой душе, не то что ей самой. Лучше уж утопиться или яду выпить.
Я обнял старое ископаемое.
— Брось, Сэл. Ты еще не умерла!
— Не умереть страшно, Галли, страшно умирать. Чувствовать себя беспомощной. Вспомни бедняжку Рози... Какая она была большая и веселая! Больше меня, и никогда ни о чем не тужила, пока не осталась без ноги и без денег.
— Рози не была такой крепкой, как ты, Сэл. Может быть, шумнее и толще, но слабее.
— А все равно, Галли, она тебе больше была по вкусу. Только заполучить ты ее не мог.
— Не мог, — сказал я. Хотя, по правде говоря, я был с Рози в весьма близких отношениях и порой предпочитал ее Саре. У нее были лучше бедра и ноги и куда спокойнее характер. Вы всегда находили Рози там, где оставляли ее. И она не лезла в душу, как Сара. Не пыталась перевоспитывать меня.
— Ты ей однажды делал предложение? — сказала Сара.
— Ну что ты! — сказал я, и это была правда. Я не делал Рози предложения, в этом не было нужды.
— Ты ходишь к ней на могилу? — сказала Сара, и я понял, что она что-то разнюхала.
— Да, — сказал я. Последние два года у меня была некая договоренность с моим сыном Томом, который был также единственным сыном Рози, содержать ее могилу в приличном виде. — То есть, — сказал я, — я прохожу иногда через кладбище. Это самый короткий путь к «Красному льву».
— Не ты ли положил там столько цветов в прошлую годовщину? Церковный сторож сказал, что это джентльмен в синем пальто.
— Джентльмен?.. Брось, Сэл. Я не джентльмен уже лет сорок.
Сара покачала головой. Но чуть приободрилась.
— Бедняжка Рози, у нее была такая ужасная кожа! Настоящий крест для нее.
— Да, ужасная.
— И лицо перекошено.
— Помню.
— Рот на сторону.
— Бедняжка Рози!
— Она была душечка, — сказала Сара. — Простить себе не могу, что редко навещала ее в больнице.
— Не казни себя, Сэл: все это было так давно.
— От этого не легче. Ах, Боже, как бы я хотела, чтобы бедняжка Рози была жива! Я стала бы ей хорошей подругой. Не то, что раньше.
— Нет, не стала бы. Ты бы не знала, что она попадет под автобус и умрет в больнице для бедных.
— Верно, — сказала Сара и тяжело вздохнула. — Ах, Боже мой, если бы знать все наперед!
— И еще одно, — сказал я. — Рози никогда не сохранилась бы так хорошо, как ты. Слишком мягкая и ленивая. Она была бы сейчас старухой.
— А я не старуха?
— Ну-ну, Сэл, — сказал я, прижимая ее покрепче. — Допивай свое пиво, легче станет.
— Пиво не изменит моих мыслей. Они слишком глубоко сидят во мне.
— Верно, но оно поможет твоим чувствам, а уж чувства помогут твоим мыслям.
— Ах, Галли, — сказала Сара и опрокинула в рот остатки пива, плача и улыбаясь одновременно. — Ты снова будешь моей погибелью. Хороша старая: отправилась сюда, в такую даль, и про Фреда забыла и про все. Меня бы четвертовать следовало.
— Надеюсь, ты была осмотрительна, Сара, — сказал я.
— Очень это тебя волнует! — сказала она. — Вот был бы ты женщиной, знал бы, каково это — чувствовать, что ты стареешь с каждым днем и ничего больше в твоей жизни не случится. Ничего приятного, я хочу сказать.
— Брось, Сэл, — сказал я. — Не так уж ты стара, не то не пришла бы сюда сегодня.
— Ах, нет, Галли, потому я так глупо и веду себя, что постарела; да, да, и не в том дело, что я пришла сюда, это бы еще полбеды. Ты не получил моего письма, да оно и к лучшему. Я все вспоминала тут, как весело нам жилось. Что греха таить, Галли, мужем ты был никудышным, но ты умел радоваться жизни, а я люблю таких людей, будь то хоть стар, хоть млад. И... ах, Боже, взгляни только на свои ботинки и на носки! Я хотела принести тебе носки, да побоялась — вдруг ты подумаешь, я лезу куда не просят и хочу отдарить тебя за тот раз.
— Можешь принести мне хоть целую кучу носков, Сэл. Я не мелочен. Я всегда возьму подарок от друга. Я взял бы и от врага, если бы он предложил. Спасибо тебе, милочка, и давай выпьем. — И я наполнил ее стакан.
— Нет, нет, Галли, это мне вредно. Хотя не все ли равно? Чего мне заботиться о себе? Ах, Боже, помнишь Борнемаут? Какой был закат в первый день! А розы! А фиалки! А море!.. Волны чуть-чуть набегали на берег. Ах, Боже, и полицейский едва не захватил нас.
Она снова нырнула носом в стакан и вздохнула, как дельфин-косатка, когда он выскакивает из воды. Я еще раз нежно стиснул ее корсет. Не знаю, почувствовала ли она что-нибудь через свои доспехи. До нас донесся голос ската:
— ...Безгранична способность человека быть счастливым, если его ведут вперед врожденное чувство любви и родительская привязанность, посеянные в нашей душе свыше...
— Что толку вздыхать? — сказала Сара. — Когда-нибудь я, верно, привыкну. Время все лечит.
— ...Любовь — в природе человека. Взгляните на маленькое, беспомощное дитя. На что оно может положиться? Только на любовь.
— Красиво говорит этот молодой человек, — сказала Сара. — Он, верно, не женат. Я рада, что он говорит о божественном. Давненько я не была в церкви. Все некогда.
— ...Вот почему Природа доверила любви, и только любви, самую главную задачу. Любовь — источник и залог всех наших надежд...
— Это верно, — сказала Сара. — Хотя, видит Бог, с детьми не оберешься хлопот. Но в церкви было бы лучше. Уютнее. По-домашнему. Что ж, ведь церковь и есть дом Божий. Я всегда любила ходить в церковь, даже в будние дни, без проповеди, — управишься быстрее. Ах, Боже, какая ужасная служба была у Рози на похоронах... в больничной церкви. Не хочу, чтобы меня хоронили как нищую. Лучше уж утопиться.
— Полно, Сара, тебе грех жаловаться... ты выжала лимон до конца. Три мужа и пятеро детей, не считая дублеров вроде Фреда и Дикки, — неужто этого мало одной женщине? Ты прожила счастливую жизнь.
— Не говори о счастье, Галли, так, словно оно уже все позади. Я была счастлива только с тобой... когда тебе этого хотелось. Никто так не умел веселиться, как ты. Ах, Боже, когда я увидела тебя в тот вторник, мне сразу припомнилось старое время; а какое это было времечко! — И она поглядела на меня так, словно была готова съесть без подливки, старая крокодилица. Я зажег фитиль в старой бочке, это последняя вспышка пламени, подумал я. Но в ней может еще быть куча пороха... По затычке судить нельзя. Я опалю себе лицо, если не буду поосторожнее.
— Ну, лучшего места для постоя, чем у Фреда, тебе не сыскать.
— Это верно, мне у него неплохо. Только больно он нервничает из-за счетов. Ну что тут такого, если я
