Милту продукты в «Гристеде», она готовила ему «тунца в кастрюльке» по рецепту из «Еженедельника австралийских женщин». И она платила ему, по крайней мере, пять долларов в неделю.
– Принесите мне письма, – предложил Милтон. – Посмотрим, что у вас есть.
– Нужно спросить разрешение.
– Разрешение! Вздор! Прихвати их, и все тут, куколка. Нет смысла суетиться, если им грош цена.
Она дотащила две
– Дофин так и не ответил на эти письма? – спросил Милтон, впервые утративший свою пуленепробиваемую наружность и, со своими кустистыми бровями и задранными на лоб очками без оправы, более всего смахивавший на старого еврейского ученого, совершенно чуждого, далекого всему, что Марлена хоть во сне могла вообразить.
– Как он мог ответить? – возразила она. – Он совершенно не разбирается в искусстве. Ему это не интересно.
– Для этого не требуется знаний, куколка, достаточно свидетельства о рождении.
– Он не может.
– Малышка, – заговорил Гессе. – Это не так сложно. Если ты видишь мокрые и грязные мамочкины разводы – это, я уверен, ты в состоянии разглядеть, – ты попросту говоришь: «Хм-м, это дурно пахнет». Высшее образование не требуется, хотя кое-кто с этим не согласится. Ты сама могла бы сделать это, хоть сегодня. Не ракетная наука, чай.
Слушая такое описание собственного будущего, Марлена Кук все еще не понимала, что она больше не тупица.
– А вы можете это сделать, Милтон? Можете посоветовать ему?
– Нет.
– Прошу вас!
Он щелчком сложил очки, сунул их в металлический футляр.
– Не те отношения были у меня с Жаком.
Ей нравился старикан, она даже не упрекнула его в напыщенности. Вместо этого она улыбнулась и сперва добилась всего лишь, чтобы он помог ей упаковать корреспонденцию обратно в картонные коробки, но затем Милтон снова раскрыл футляр для очков.
– Вот, прочтите, – сжалился он. – От мсье Л'Уилье из шестнадцатого округа.
– Вы же знаете – я не читаю по-французски.
– Хорошо, я вам переведу. Если мсье Оливье Лейбовиц порекомендует мсье Л'Уилье покупателя, желающего приобрести картину Лейбовица, в настоящее время принадлежащую мсье Л'Уилье, мсье Л'Уилье разделит комиссионные с мсье Лейбовицем.
– Но Оливье незнаком с людьми, которые покупают картины.
– Разумеется. Он – глупец, ты уж меня извини. Но ему и не требуется кого-то знать. Слушай, малышка. Это – код. Покупатель у мсье Л'Уилье уже есть. Но ему требуется – слушай внимательно – легализовать картину. Вот что он говорит: подтвердите, что у меня – подлинный Лейбовиц, и получите целую кучу денег, в кожаном кейсе, если угодно. Вот к чему сводится искусство. Худшие мошенники на свете. Во Франции это даже прописано в законе, что дилеры – низшие из низших, не заслуживают снисхождения.
– О боже! – вздохнула Марлена Кук. – Не голова у меня, а тыква!
– Значит, поняла? – уточнил Милтон и сжал ее руку своей широкой квадратной лапищей, задавая тем самым другой, куда более печальный вопрос.
30
Когда мой брат уехал подлизываться к японцам, Джексон стал моим другом и платил мне деньги НЕОФИЦИАЛЬНО. Джексон никуда не уедет, на него можно положиться. Джексон всегда будет тут, не извольте беспокоиться. Весь напряженный, точно генератор, сам так говорит, у него из пальцев по ночам искры сыплются. Прежде он был ЧЕЛОВЕКОМ РОУЛИ, по сотне миль в день проезжал. Белой пылью припорошена ежевика вдоль дороги, продаются тоники ДЛЯ ЛЮДЕЙ И ЖИВОТНЫХ. Много женщин он повидал без ничего под халатом, ГУСТЫЕ ЗАРОСЛИ промеж ног. ЮНЫЙ СОРВИГОЛОВА Джексон гордился ярко-рыжими волосами и до сих пор всякую свободную минутку расчесывает ГУСТУЮ ШЕВЕЛЮРУ.
После многих лет жизни в «остине А40» и многих суровых зим, особенно в южных предгорьях, он вернулся к профессии фабриканта. В городе Варрнамбул, штат Виктория, Джексон изобрел тележки для супермаркета. Первые в мире, это доказано. Варрнамбул – город, где на фабрике шьют знаменитые брюки «Флетчер Джоунс», поэтому в Варрнамбуле можно здорово разбогатеть. Тележка была сделана из СКЛАДНОГО СТУЛА и двух проволочных корзин, которые Джексон позаимствовал с велосипедов двух СТАРЫХ ДЕВ-УЧИЛОК старшей школы. Я, Заторможенный Скелет, и думать не думал о скрытых возможностях складного стула, и все эти годы сидел НА ЗОЛОТОЙ ЖИЛЕ. Тележка Джексона, когда ей попользовались, попросту прислонялась к стене супермаркета, и корзины вкладывались одна в другую, как тарелки в раковине.
В ту пору в так называемом СЧАСТЛИВОМ КРАЮ не было супермаркетов, иначе он бы разбогател, а так его арестовали за кражу чужих корзинок.
Джексон был женат дважды и сохранил фото истиц, подружек невесты, много историй и снимки пяти собак, в том числе двух, которых в разные годы переехал один и тот же грузовик. В больнице Джексон спал в палате № 1 и работал с восьми часов вечера до завтрака, СОБАЧЬЯ ВАХТА. Он приносил с собой отборных почтовых голубей и позволял пациентам их гладить ПО ДОБРОТЕ СЕРДЕЧНОЙ, но люди, настолько слепые, что не сумели бы прочесть извещение о собственной смерти, стали жаловаться на ПТИЧЬИХ ВШЕЙ.
В острых ситуациях и случаях утраты памяти Джексон БРАЛ ДЕЛО В СВОИ РУКИ, хотя не всегда получал должную благодарность. Он договорился с МЕНЕДЖЕРОМ «Сэйфуэя»: пациенты спускались с тележками по склону холма и оставляли их возле офиса Джексона. По вечерам он толкал длинный поезд тележек вверх по Эджклифф-роуд, божье наказание, говаривал он. Судьба к нему жестока. Все, чем Господь наградил его – здоровенный член ДЛИНОЙ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ДЮЙМОВ, хотя по его тощим веснушчатым рукам никто бы не догадался.
У меня был собственный складной стул, и теперь я НЕОФИЦИАЛЬНО РАБОТАЛ, толкал тележки за Джексона. Приятно было избавить его от лишних трудов. И на стоянке «Сэйфуэя» мне повезло – я наткнулся на брошенную коляску, такая печальная история, я постарался поскорее забыть о ней, мать и дитя, где они теперь, кто может сказать?
Но коляска была водонепроницаемая, в отличном состоянии, я клал в нее колотый лед и клал на лед свою кока-колу, а сверху сэндвич с курицей, и в те дни после бегства моего брата я ничего не боялся, жил себе в роскоши, посиживал перед больницей.
Полиция заявилась, но вскоре выяснила, что я – МЕСТНАЯ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЬ, а когда Джексон подобрал мне ПСИХОДЕЛИЧЕСКИЕ ОЧКИ, копы стали относиться ко мне еще лучше, останавливались поболтать и посмотреть, что у меня там в коляске и почему из нее все время капает. Однажды купили СМЕННЫЙ ПАМПЕРС для моей бутылки. Они знали, что я не обижаюсь на шутки.
Эджклифф-роуд – быстрая и со многими поворотами. При виде всех этих машин, с визгом заворачивающих за угол, грузовиков, с которых в 4 часа дня падают кирпичи, с волос могут искры посыпаться, как от укуса медузы. Казалось бы, в таком шумном месте не бывает МЕСТНЫХ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЕЙ, но вскоре я ею сделался.
НЕСКАЗАННОЕ ОБЛЕГЧЕНИЕ – оказаться вдали от бесконечных воплей об искусстве и о том, как весь мир мешает моему брату получить причитающуюся ему славу. Никогда прежде я не ведал такого покоя, как сидя на обочине Эджклифф-роуд, разбушевавшейся реки, грохочущей резиновыми шинами, кирпичами,
