десять – взять его за руку на людях давно не представлялось возможным.
– Има, можно я пойду впереди? – спросил Ари.
– Можно, сынок. Только не беги.
Ари побежал. Дов выпростал ручонку и бросился за старшим братом. Через несколько секунд мальчики были на ступенях синагоги. Толкаясь, они протиснулись в двойные двери.
– Я первый! – заявил Ари.
– Так нечестно! – скривился Дов.
Братья замерли в дверном проеме и оглядели здание синагоги изнутри. Синагога была самая обыкновенная, новой постройки – таких немало в южной Калифорнии. Миляга архитектор все силы бросил на обработку Комитета по архитектуре, и тот признал, что пять тысяч лет иудейской цивилизации отлично укладываются в конструкцию из хрома и стекла; более того, в подобной конструкции даже Ветхий Завет производит впечатление не слишком ветхого.
У входа стояли несколько шамесов[21] с белыми гвоздиками в петлицах; при виде мальчиков они стали улыбаться, а один гостеприимно махнул рукой, приглашая войти. Братья не двинулись с места.
В синагогу вошла Пенина. Она была высока ростом и сложена как гимнастка; черные волосы до плеч на фоне алой шелковой блузки казались еще чернее, темные глаза с тревогой смотрели на сыновей. Все присутствующие тотчас забыли о мальчиках и как по команде уставились на Пенину.
– Има, – испуганно произнес Дов, – здесь нет ни солдат, ни охраны.
Пенина взяла сына за руку.
– Ничего страшного. В Америке все иначе. Не бойся, мы в безопасности.
Трое шамесов выстроились в ряд, чтобы поприветствовать красавицу.
– Я первый, – заявил тот, что приглашал мальчиков войти. Чтобы не быть голословным, он заработал локтями и протянул Пенине руку, хотя она была от него еще в целых десяти футах. – Шаббат шалом. Меня зовут Джерри Гольдштейн.
Пенина подала ему руку.
– Шаббат шалом. Я – Пенина Бенджамин. А это мои сыновья, Ари и Дов.
Шестидесятилетний Гольдштейн был низенький, плотно сбитый человечек с целой копной волос, прекрасно сохранившихся не только в плане густоты, но и в плане цвета – в копне до сих пор преобладали темно-рыжие пряди. Правда, к длинным густым усам, обрамлявшим зубастую улыбку, седина отнеслась не столь щадяще.
– Добро пожаловать в лучшую еврейскую конгрегацию во всей Коста-Луне, – продолжал Гольдштейн. – Причем не только лучшую, но и единственную.
– Здесь нет охраны, – перебил Ари. – Здесь нет металлоискателей. Здесь даже солдат нет.
– Вы приехали из Израиля, не так ли? – спросил Гольдштейн.
Ари кивнул.
– Мы не держим специальную охрану, – пояснил Гольдштейн. – Наши шамесы знают всех прихожан в лицо.
– А как вы определили, что у нас нет оружия? – не унимался Дов.
– Смотрите-ка, малыш тоже не промах! – Гольдштейн кивнул Пенине. – Подождите, я сейчас.
Он подошел к маленькому столику, открыл ящик, достал металлоискатель.
– Ну, ребята, вы таки сами напросились. Оружие на стол! – Когда металлоискатель реагировал на пуговицы или молнии, Гольдштейн напускал на себя серьезный вид. Закончив, он произнес: – А теперь проверим вашу маму. Мэм, откройте, пожалуйста, сумочку.
Пенина повиновалась, и Гольдштейн небрежно заглянул внутрь.
– Все в порядке. Служба начнется через пять минут. Проходите.
Гольдштейн провел Пенину и мальчиков по главному нефу.
– Миссис Бенджамин, вы сабра?[22]
– Нет, – улыбнулась Пенина. – Я родилась в Нью-Йорке, но с шести лет жила в Хайфе, потому и похожа на сабру.
– Приехали к родным?
– У меня здесь нет родных. Я хочу сводить детей в «Фэмилиленд». Они чуть ли не с рождения канючат. А тут наконец-то сделали хорошие скидки на авиабилеты, так что у меня и отговорок не осталось. Вот мы и приехали.
– А мы пришли, – улыбнулся Гольдштейн, остановившись у пятой от алтаря скамьи. – Познакомьтесь, моя жена Роберта. Дорогая, это семья Бенджамин. Пенина, Ари, Дов. Они прилетели из Хайфы.
Роберта Гольдштейн была смуглая, ухоженная, дорого одетая и еще дороже окрашенная платиновая блондинка. Бытие определяет масть, подумала Пенина.
Миссис Гольдштейн перевела взгляд на мальчиков, и ее карие глаза засветились нежностью.
– Шаббат шалом, – произнесла она, просияв улыбкой любящей бабушки. Затем протянула руку Пенине. – У вас в Коста-Луне родня?
– Я уже спрашивал, – вмешался Гольдштейн и быстро просветил жену.
– Значит, вы приехали втроем? – полувопросительно молвила Роберта, в надежде выяснить, есть ли у детей отец.
– Мой муж, упокой Господь его душу, погиб четыре года назад. От рук террориста-камикадзе.
– Примите наши соболезнования, – опечалился Гольдштейн. – Теперь понятно, почему мальчикам всюду мерещатся террористы… Но ты не волнуйся, Ари. Мы в Америке, не в Земле обетованной. Конечно, у нас есть и охрана, и металлоискатели. Но кому мы нужны? Кому нужна наша маленькая синагога? Здесь можно расслабиться.
– Вы останетесь на киддуш[23] или прямо отсюда поедете в «Фэмилиленд»? – поинтересовалась Роберта.
– Сегодня суббота. Разумеется, в святой день ни о каких развлечениях не может быть и речи, – ответила Пенина, выразительно глядя на сыновей.
Дов закатил глаза – не слишком сильно, но достаточно для того, чтобы новые знакомые поняли: его мнение при голосовании не учитывалось.
– Приятно слышать, – произнес Гольдштейн. – По субботам в синагогу мало кто приходит. С утра все уже рвутся на аттракционы, как будто завтра конец света. Здесь не так весело, как в «Фэмилиленде», да, ребята? – обратился он к мальчикам. – Зато и очередей нет.
Дов неопределенно пожал плечами. Ари улыбнулся.
– А еще вы ближе к Богу, – добавил Гольдштейн.
– Ну, не знаю, – возразил Ари. – Вот вчера мы были в гостях у Кошек на Орбите, так я молился намного усерднее, чем обычно в синагоге.
Взрослые, все трое, рассмеялись.
– Пенина, сколько вы пробудете в Коста-Луне? – спросила Роберта.
– Завтра мы снова идем в парк, а в понедельник улетаем домой. Полетим через Нью-Йорк – там живут мои свекор и свекровь.
– Значит, сегодня вы сможете прийти к нам на обед, – продолжала Роберта.
– Нет-нет, спасибо, мы пообедаем в отеле.
– И вы таки променяете брискет[24] и кашу варнишкес[25] в исполнении моей жены на ресторанную еду? Не верю!
– Не хотим вас стеснять…
– Какое там стеснять! Роберта готовит на двадцать человек, а нас всего семеро. Придет наша дочь Стэйси с мужем и двумя сыновьями. У ваших мальчиков будет компания, да еще игрушки и видеоигры.
– И Алекс придет, – сказала Роберта. – Алекс – это наш старшенький. Он успешный аудитор, а красавец какой! Разведен, детей нет, – добавила она, выдержав паузу.
– Роберта, таки у нас намечается обед, а не смотрины. Ты спугнешь миссис Бенджамин. – Гольдштейн охладил пыл супруги. – Мы вас очень просим, Пенина, – продолжал он с улыбкой. – Вы не представляете, какая для нас радость угостить семью из Святой земли.
Мать и сыновья обменялись многозначительными взглядами.
