— Я и предложил: признаться во всем и получить условный срок. Представить потерпевшего как брачного афериста. Если он врал, что работает в банке, Валентина Павловна скорее всего была у него не одна. И скорее всего он решил воспользоваться ее деньгами. К брачным аферистам отношение негативное. Как у судей-мужчин, так и у женщин. А если настаивать на суде присяжных, приговор и вовсе может быть оправдательным. Позиция хорошая. Вам-то она чем не нравится?
— А как же он? — тихо спросила Валентина.
— Он? — Господин Зельдман наморщил лоб.
— Но ведь кто-то же зарезал Антона! Вот я и спрашиваю: а как же он? Настоящий убийца? Почему я должна брать на себя чужую вину?
— Да! — встрял в разговор и Мамонов. — Почему?
— Ну, как хотите, — Моисей Соломонович вздохнул. — Не убивали так не убивали. Кстати, Сила Игнатьевич, скоро в суде будет слушаться ваше дело.
— То есть? — Мамонов помотал головой.
— Вам предъявят обвинение и будут решать, как с вами быть дальше. Какую меру пресечения избрать до суда. Так что вы подумайте. Хорошенько подумайте.
— О чем?
— Как о чем? Убивали вы свою жену или не убивали?
— Черт знает что! — выругался Мамонов.
— Всего хорошего, господа.
— Издеваешься, да?
— В любом случае я на вашей стороне. Это моя работа.
— Черт знает что!
Господин Зельдман ушел, а Сила Игнатьевич все никак не мог успокоиться. Бегал по квартире и ругался. Потом вдруг остановился, посмотрел на Валентину и сказал:
— Черт знает что! Я даже забыл о том, что надо жену хоронить! Прячусь как заяц по чужим квартирам! Черт знает что! — Он скрипнул зубами и выдавил из себя: — Надо связаться с тещей.
— Позвонишь?
— Нет. По телефону не хочу. Визгу будет! Я, пожалуй, поеду на дачу. Заодно собак проверю. Дружок, должно быть, скучает. И эта белая с-с-с… собака. Как ее там?
— Ночевать где будешь? — спросила Валентина.
— Не знаю. Пока не знаю. Слушай, — Сила Игнатьевич просительно посмотрел на нее, — поехали со мной, а?
— С тобой?
— Ну да. После того как жена умерла, не выношу одиночества. Да и тебе не надо оставаться одной в этой квартире. Будешь ходить из угла в угол и думать все об одном и том же. Уснуть все равно не удастся. По себе знаю.
— Пожалуй, что так. Какой уж тут сон! Слышал, что сказал адвокат?
— А ты стой на своем: невиновна — и все! Они только того и ждут. Признайте, мол, свою вину. Тогда их совесть окажется чиста: кого надо, того и засудили. А так хоть сомневаться будут.
— Мне от этого не легче.
— Оно понятно… — Мамонов вздохнул. — Ну так что? Едешь?
— А удобно это? — засомневалась Валентина.
— Ты о теще, что ли? Так ты — подруга Эльзы. Помогаешь в организации похорон. Надо хоть чем-то себя занять. А там, глядишь, и утрясется.
— Каким образом?
— Я в Леонидова верю. Поймает он свою черную кошку. Дело принципа. Слыхала: теща моя на него нажаловалась аж Генеральному прокурору! Вовремя, мол, меня, Мамонова, не посадил. Потому и дело принципа. Одной веревочкой мы все трое повязаны. У меня проблемы, у тебя проблемы, у него проблемы… Вот какой узел затянулся!
— Ну а я здесь при чем?
— Он говорит, что это одно дело. Между убийством моей жены и твоего жениха есть, мол, связь.
— Как странно. Разве они были знакомы?
— Я об этом… как его? Васильеве? Антоне? Сотруднике банка? — Валентина кивнула. — Никогда не слышал. А Вава была болтлива. Но раз он говорит, что связь есть… Значит, есть! Ну что? Едем?
— Выйди, я оденусь.
Минут десять Сила Игнатьевич ждал, пока она приведет себя в порядок. Валентина появилась в приличествующем ситуации темном брючном костюме; волосы собраны в узел, на лице минимум косметики. Мамонов с удовлетворением кивнул.
— Хорошо. Идем.
Они спустились вниз и нашли на стоянке его машину. Какое-то время ехали молча.
— Долго ехать? — нарушила она молчание.
— Как пробки.
— Да, пробки — это беда, — согласилась Валентина.
— Душа ни к чему не лежит, — пожаловался Мамонов. — Уж как я грезил об открытии торгового центра! Возился с ним, как с ребенком! А радости нет. Сплошные разочарования. Так и бывает: ожидание приятнее самого праздника. Это как под Новый год. Знаешь это, и все равно — пока ждешь, радуешься. Надеешься, что все переменится к лучшему. А становится еще хуже, чем было. Теперь у меня есть торговый центр, а чувствую себя нищим. Душа пуста. Ничего в ней нет… Хотя есть. Сплошное разочарование.
— Я и не знала, что это твой торговый центр. Еще когда он строился, радовалась: ну и молодец тот, кто его замыслил!
— Ты и в самом деле так думала? — покосился на нее Мамонов.
— Да. И решила непременно арендовать в новом центре торговый павильон.
— Правильно, — похвалил он. — И без мужика потянула. Квартиру, аренду.
Вновь замолчали.
— А этот твой… хм-м-м… работник банка никогда не упоминал о моей жене?
— Нет. Я бы сразу насторожилась. Эльза — имя редкое.
— Как же ты так попалась? Он тебе врал как сивый мерин, а ты верила! Вроде неглупая женщина. Руководящий работник.
— Бывает, — коротко сказала она. А потом вдруг разговорилась: — Мы и знакомы-то были полтора месяца.
— А уже жених! — съязвил Мамонов.
— А сам? Женился на Эльзе через месяц после того, как познакомились!
— Бывает.
Улыбнулись. Разговорились. Проще и быстрее люди сходятся на почве общих интересов. Оказалось, что у Силы Мамонова и Валентины Сысоевой много общего. Им нравились одни и те же вещи, одни и те же фильмы, книги, и находились они сейчас в одинаково затруднительной ситуации. И общаться им было легко. Понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова. Стоило только начать разговор. Не случись объединяющего их несчастья, взаимная симпатия так и осталась бы просто симпатией. Теперь же они чувствовали потребность друг в друге. Потребность общаться, ободрять, поддерживать надежду на благополучный исход. И напряжение между ними исчезло. За разговором доехали быстро.
— Это твоя дача? — спросила Валентина, когда джип остановился у ворот.
— Что, не впечатляет? — осведомился Сила Игнатьевич, выпрыгивая из машины.
— Отчего же? Здесь хорошо. Место тихое. Я суеты не люблю. За городом надо отдыхать. Я как лес увижу, вспоминаю родную деревню. — Она вышла из машины.
— Ты что, тоже деревенская?
— Из маленького провинциального городка. Но лето всегда проводила в деревне у бабушки. Пионерлагерей не любила, не ездила туда.
— Да-а… В деревне — раздолье! — с сожалением сказал Мамонов и побрел открывать ворота.
Только он вошел на участок — на крыльце появилась золовка. Открыла рот от удивления:
