управляемые действия. Речь идет о необходимости ввести сферу бессознательного в сферу социального, сделать бессознательное контролируемым социумом в интересах и социума, и личности.
Глава четвертая. Социальные катаклизмы и трактовка масс в первой половине XX века
XX век пришел со всеми своими потрясениями не только для России, но и для всего мира. Все это не могло не заставить задуматься мыслителей о причинах и истоках подобного рода социальных потрясений, об их воздействии на массы и на их поведение, особенно в периоды революций, войн и других социальных катаклизмов. Становилось все более очевидным, что неблагоприятная общественная ситуация часто порождает ощущение утраты безопасности, страха, накапливает отрицательные эмоции. И при постижении социальной жизни, всего социально-культурного контекста эпохи, особенно в периоды социальных потрясений нельзя не учитывать эти моменты, не учитывать поведение масс, их мироощущение.
Становление «массового общества» в трактовке социально-философской мысли начала века
Почти все значительные философы XX в. обращают особое внимание на чувство одиночества человека, его заброшенности, по словам Хайдеггера, в этот мир. Человек оказался лишенным части своих сущностных характеристик, он как бы «обесчеловечивается», ощущает себя игрушкой в руках неподконтрольных ему сил, выступает как нечто анонимное, оказывается духовно, идейно незащищенным, особенно, если учесть, что исчезло его прежнее миропонимание и мироощущение. Это делает все более проблематичным взаимопонимание между людьми.
И в этой атмосфере беззащитности, потерянности часто создается впечатление, что толпа защищает человека от страха, от одиночества. Находясь среди массы людей, человек чувствует себя защищенным, он как бы сбрасывает с себя тяжесть социальных и психологических барьеров, перестает нести бремя ответственности. В толпе, в людской массе человек ощущает свою принадлежность к какой-то человеческой общности, а свою жизнь наделенную смыслом. Без этого он чувствует себя пылинкой, песчинкой, а соединенный в большие массы, толпы силой, способной сметать на своем пути все преграды. У человека в толпе на первый план выступают иррациональные силы, заложенные в нем, а разум отступает.
Это достаточно детально уже было рассмотрено Лебоном и Тардом. В плане нашего изложения представляет интерес работа французских авторов Огюста Кабанеса и Леонарда Насса «Революционный невроз», написанная в начале XX в. и переведенная на русский язык в 1906 г. Книга исследует прежде всего события Великой французской революции, считая многие ее проявления общими симптомами революций вообще. Одним из таких характерных проявлений, присущим всем периодам острых социальных возмущений, выступает революционная истерия, когда разнузданные страсти заменяют законы разума. Народ под влиянием исторических условий оказывается в положении, когда радикальная ломка угнетающего его строя, насильственный переворот становятся неизбежными. Именно такая ситуация и порождает революционный невроз. И авторы предсказывают, что переживающая острый кризис Россия весьма скоро столкнется с проявлениями такого революционного невроза.
Исходной точкой исследования служит положение о том, что революция потрясает не просто экономический и политический строй, но все общество, когда самые прочные умы могут оказаться в состоянии полного политического безумия, а самые не только простые, а просто ни на что негодные люди могут преобразиться в апостолов. Новые революционные принципы овладевают почти безраздельно всеми, кто приходит с ними в соприкосновение, а психически неуравновешенные люди поддаются этому скорее и сильнее других. Происходит, по словам авторов, победоносное пробуждение первобытных, чисто животных инстинктов и общество оказывается во власти стихийных, неподдающихся никакому умственному контролю порывов и побуждений. Напоминая о событиях, связанных с началом Французской революции, авторы говорят о том, что штурмовавшая Бастилию толпа состояла далеко не из одной черни и подонков общества. Большинство в ней составляли зажиточные и приличные буржуа, торговцы, рантье. Вид пролитой крови опьяняет даже самых умеренных. И в книге приводятся слова социалиста Жореса, писавшего, что избиение безоружных узников может свидетельствовать лишь о затемнении рассудка и полном притуплении всяких человеческих чувств.
Революционная атмосфера способствует коллективному мистицизму с его фанатизмом и стремлением обращать политические принципы в религиозные догмы. По мнению авторов революционное общество несомненно верующее, более того мистическое. «Его духовное настроение напоминает скорее современное настроение русского народа, который для завоевания своей свободы шел под расстрел во главе со священником, неся хоругви и иконы и обороняясь от казацких нагаек распятием»[128]. Речь идет о шествии рабочих, возглавлявшемся попом Гапоном в Петербурге 9 января 1905 г.
И тогда, как пишут авторы, на гребне революционной волны появляются несколько выдающихся личностей, стоящих высоко над толпой — это иступленные фанатики идей. «Насильственные революции, с одной стороны, даруют свободу рабам и снимают тяготы с плеч угнетенных, но они же являются моментами нравственного регресса толпы, общего упадка умственных и экономических сил страны и взрыва низменных и грубых инстинктов масс»[129]. Оказалось, что несмотря на развитие цивилизации варварские инстинкты человека в бушующей толпе пробуждаются вновь. В этой связи в книге анализируются явления террора, вандализма, которые нельзя приписывать какой-то одной из враждующих сторон. Плеть и хлыст служили часто средством телесного воздействия то в руках аристократии, то в руках народа. Преследователи поочередно меняются ролями со своими жертвами. «Все революции вообще, несомненно видные факторы сумасшествия; люди разрушают старый общественный строй ценой своей крови, а нередко и рассудка. И когда этот строй, наконец, обрушивается окончательно, то он увлекает за собой в своем крахе и неосторожных, которые над этим работали… Какой страшный урок для потомства»[130].
Вряд ли человечество — пишут авторы — может надеяться на то, что оно не будет больше свидетелем проявлений подобного невроза. Люди стали просвещеннее, образованнее, чем были сто лет назад. «Но все же когда дух возмущения овладевает озлобленным сердцем толпы, то никакая образованность, гуманность не будут и впредь в силах удержать в должных границах ее пробуждающихся животных инстинктов. Мы далеки от отрицательного отношения к Революции вообще… Этой страшной социальной ломке мы всецело обязаны нашим современным общественным строем, проникнутым идеями свободы и солидарности»[131]. И в этой связи приводятся слова из «Истории социализма» Жореса, в которых говорится, что революция есть варварская форма прогресса. Несмотря на то — пишет Жорес, — что она связана с неизбежностью кровопролития, она остается носителем великой мечты всеобщего братского единения. «Сколь жестока судьба, заставившая нас, искателей правды и мира, преисполненных любви к человечеству, захлебываться в крови наших братьев!»
В этом аспекте рассматриваются и дефекты парламентского режима, которые связываются с тираническим господством коллективной массы. Сотня высокообразованных граждан, собравшись в законодательном органе, принимают меры и законы, от которых каждый в отдельности с ужасом отказался бы от них. Политические собрания поддаются духовной заразе так же, как и любое скопление людей. Закон «психической подражательности» всеобщ и никакая толпа не в состоянии избежать его.
Философия, социальная психология оказались вынужденными реагировать не только на состояние человека в современном обществе, но и на такие новые социальные явления XX в., как мировые войны, наличие тоталитарных режимов — большевизма, фашизма.
Уже М. Шелер, осмысливая результаты первой мировой войны, распад единой европейской цивилизации, задумывается над воздействием предрассудков, инстинктивных влечений на культуру. Более
