— Я, — спокойно продолжал Геринг, — как истинный патриот, и в душе с рождения коммунист, конечно же не могу прямо заявить о своем выходе из игры. Но, мои дорогие товарищи и друзья, если не сегодня — завтра будет поздно. По моим тайным каналам нам стало известно, что Борман собирается переправить все золото партии в свои надежные банки в Швейцарии, — послышались еще выстрелы и крики отчаяния. Геринг был непробиваем: — И нет никакой возможности воспрепятствовать этому. Товарищи, Борман слишком глуп для бегства из Германии, когда в нее войдут русские танки и слишком умен для того, чтобы мы могли его одурачить! Денег нет! Продолжать борьбу — полная бессмыслица! Быть верным идиоту и импотенту фюреру — значит стать таким же как он! Бежать из Рейха — догонят и, мало этого, изуродуют физиономию. В этой ситуации предлагаю следующее. Первое. Связаться со штандартенфюрером, простите, товарищем Исаевым (только дурак его еще считает офицером CC — каждому здравомыслящему солдату Германии давно ясно, что он никто иной, как советский шпион, простите, наш товарищ по партии). Второе. По моим каналам, из Москвы были переданы бланки заявлений для вступления в члены ВКП(б), мы размножили их. Я думаю, хватит на всех, — и, посмотрев на несколько наповал убитых офицеров, добавил: — И даже еще останется. Да, я предлагаю всем вступить в ленинскую гвардию, чтобы хоть на время спасти наши, давно никому ненужные, жизни.
Речь Геринга была равносильна ночному кошмару. Но те офицеры, которые решили сохранить себе жизнь, покорно взяли бланки заявлений и принялись их заполнять. Среди них был и сам Геринг. Когда все бланки были сданы, Геринг с важным видом встал и, как на торжественных коммунистических собраниях, четко проговорил:
— Товарищи! Поздравляю вас со вступлением в ленинскую партию, партию мира и труда! Предлагаю выдвинуть в качестве кандидатуры на пост первого секретаря партийной ячейки нацистской коммунистической партии труда (НКПТ) себя. Будем голосовать или как?
Все офицеры хором ответили: «Или как!»
— Какие будут вопросы? — голосом бюрократа спросил Геринг.
Молоденький офицер поднял руку, встал и недвусмысленно спросил:
— Товарищ Геринг, я насчет партийных взносов. Зарплата, наверняка, будет маленькая, а платить, как я слышал, надо рублями, а нашими марками обклеиваются городские сортиры. Как быть?
— В свое время, мы подумаем и об этом, — пробурчал Геринг, махнув на всех рукой, давая понять, что партийное собрание окончено.
После долгих, продолжительных аплодисментов, все разошлись по домам.
ГЛАВА 14. ПРОВАЛ
Прошло двадцать семь часов и Штирлиц проснулся. Ни о чем не подозревая, он поехал к Мюллеру. Штирлиц намеревался получить хоть какие-нибудь разъяснения по поводу новых увлечений группенфюрера, свидетелем которых он вчера был на Одере. «Старик совсем свихнулся, — думал Штирлиц, закуривая «Беломор» и заводя мотор».
Подъезжая к зданию Гестапо, советский разведчик почувствовал что-то неладное, так как за ним, явно, была устроена слежка. Когда до Гестапо оставался всего один квартал, Штирлиц остановил машину. Взглянув в зеркало, он понял, что не ошибся — старенький «Москвич», преследовавший его, остановился метрах в двадцати от его новенького «Мерседеса». «Точно, следят, — подумал Штирлиц, выходя из машины и направляясь к «Москвичу», в котором сидели головорезы из подвалов Мюллера. — Четверо! — сосчитал Штирлиц и полез в карман за любимым кастетом».
Агенты Мюллера, которым было поручено следить за Штирлицем, не на шутку перепугались, так как лицо штандартенфюрера ясно говорило о его, далеко не мирных, намерениях и, естественно, бросились врассыпную. Штирлиц был неотразим. И когда он догнал одну из своих жертв, он принялся мутузить ее с такой силой, что крики несчастного были слышны даже в подвалах Мюллера, который незамедлительно примчался на помощь своему сотруднику.
— Господин Штирлиц, — запыхаясь проговорил Мюллер, — прошу вас, оставьте его.
Но Штирлиц был неумолим — в ход пошли ноги.
— Штандартенфюрер, немедленно прекратить! На вас люди смотрят!
Штирлиц был непробиваем:
— Группенфюрер, эта скотина следила за мной! Я пытаюсь выяснить, кто за этим, черт возьми, стоит!
— Это я ему приказал! — сказал Мюллер, но посмотрев на Штирлица, понял, что поторопился.
Штирлиц прекратил избиение.
— Вы?
— Да, я.
— Ах ты, старый, жирный свинтус!
И Штирлиц с тем же усердием, выдержкой и хладнокровием принялся избивать своего, уже бывшего, старого друга, который все же успел громовым голосом заорать:
— На по-о-о-мощь!
Через минуту к месту происшествия подбежала рота эсэсовцев, а Штирлиц, связанный, очутился в той же камере, в какой недавно сам пытал Геббельса.
Очнувшись, Штирлиц понял, что это был провал.
ГЛАВА 15. ПЕРЕГОВОРЫ В ШВЕЙЦАРИИ И СМЕРТЬ ПРОФЕССОРА ПЛЕЙШНЕРА
Генерал Карл Вольф чувствовал себя ужасно скверно. Его друг и соратник по борьбе — подполковник Фриц Гад, уже давно валялся в ногах своего шефа и храпел, облизывая грязные сапоги Вольфа. Кроме подполковника, в ногах у генерала лежали выпитые бутылки из под шнапса, пустые пивные банки, а также американский разведчик Даллес со своими помощниками. «Нет, Швейцария явно успокаивает нервы и деморализует энергию. Поэтому-то и переговоры заходят в тупик! Черт, ведь мы уже, насколько мне не изменяет память, пятый день пьем!» — размышлял Вольф, цедя холодненькое пиво, закусывая черной икоркой, намазанной на нежный, только что испеченный хлеб.
Генерал был прав. Переговоры между Германией и Америкой о поставке в Россию крупной партии шнапса зашли в тупик, и не только потому, что американская сторона не соглашалась с условиями Германии, а Вольф никак не мог сторговаться с Даллесом, но и потому, что особняк, в котором проходили беседы, находился как раз напротив одного из лучших баров Берна «Буль-буль». И само собой, высокопоставленные дипломаты, не смогли уйти от соблазна…
Пастор Шлаг, приехавший в Берн специально для сбора информации о ходе переговоров, был крайне удивлен тем обстоятельством, что на пленке, полученной им из самых надежных источников, не содержалось никакой полезной информации, так как на ней кроме фраз типа «Ты меня уважаешь?!» или «А я тебе говорю, пей!», ничего не было. «Что скажет по этому поводу Кальтенбруннер?» — постоянно спрашивал себя пастор, но зная, что он никогда этого не узнает, решил лично все проверить.
Увидев описанную выше картину, пастор был потрясен:
— Дети мои! — воскликнул он. — Надо меньше пить!
— Уйди старик, я сегодня грустен! — устало протянул Вольф и вырвал на Даллеса.
Ошарашенный пастор Шлаг вылетел из здания и направился на почту, где в особо зашифрованной форме передал в Берлин, бригаденфюреру Шелленбергу следующую телеграмму:
