знал Гиммлер и поэтому хоть на что-то еще надеялся.
Но ни Карл Вольф, ни Генрих Гиммлер, ни Вальтер Шелленберг даже не могли предположить, что в тот момент, когда поезд «Берн — Берлин» прибудет в конечный пункт своего назначения, в Берлине уже будет громыхать русская канонада, а цистерна с армянским коньяком войдет в историю, так как в ней вся элита Германии вместе со Штирлицем благополучно переправится на Кубу, где окончательно наступит разгром Третьего Рейха.
ЭПИЛОГ
За окном стояла весна, радистка Кэт и рота красноармейцев.
Товарищ Сталин отошел от окна, посмотрел на наглого Жукова, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и спросил:
— Простите, не найдется ли папироски, товарищ Жюков?
Жуков злобно взглянул на Верховного, для виду порылся в карманах и не найдя ничего, кроме носового платка и рубля мелочью, ответил:
— Папиросы уже того… кончились!
Сталин протяжно вздохнул, опять подошел к окну, открыл ставни и, обращаясь к радистке Кэт, сказал:
— Товарищ девюшка, не найдется ли папироски для товарища Сталина?
Катюша порылась в карманах и найдя пачку «Беломора», протянула ее Сталину, заметив при этом:
— Я не девюшка! Я Катя Козлова!
— Хорошо Катя, товарищ Берия займется вами и выяснит кто Катя, а кто Козлова! — пригрозил главнокомандующий и c грохотом закрыл окно.
— Товарищ Сталин, дайте закурить! — неожиданно сказал Жуков, увидев у генералиссимуса пачку «Беломора».
Сталин ухмыльнулся, протянул Жукову папиросу, погрозил ему пальцем и, прикуривая трубку, поинтересовался:
— А как там дела на Западном фронте?
Вместо ответа Жуков уставился в потолок.
— Ах, да… А как там чувствует себя товарищ Исаев? Он по-прежнему много работает?
Жуков злобно взглянул на Сталина.
— Это харошо. У меня для нэго есть новое задание.
А за окном стояла весна, радистка Кэт и рота красноармейцев…
Книга третья. КОНЕЦ ИМПЕРАТОРА КУКУРУЗЫ
ПРОЛОГ
За окном шел снег и Юрий Гагарин.
Никита Сергеевич отошел от окна, посмотрел на обрюзгшего Брежнева, мирно похрапывающего в кресле, разбудил его и, тупо уставившись в глаза будущего генерального секретаря ЦК КПСС, спросил:
— Леонид Ильич, вы все еще спите?
Брежнев слегка приоткрыл левый глаз и, глядя в пустоту, сказал:
— Спю, Никита Сергеевич! Спю, дорогой мой человек, спю!
Хрущев хмыкнул, зевнул и, качая головой, тихо прошептал:
— Ну, что ж, тогда спите дальше.
Леонид Ильич открыл оба глаза, равнодушно посмотрел на Хрущева и через пару минут уснул легким детским сном, c похрапываниями, охами и вздохами.
Хрущев еще раз подошел к окну, посмотрел на Юрия Алексеевича Гагарина, шагающего кругами по Красной площади, беззвучно открыл ставни и, когда первый космонавт поравнялся с ним, великий прародитель кукурузы поинтересовался:
— Юрий Алексеевич, лапочка, а вам не надоело?
— Чего не надоело? — удивился космонавт.
— Ну, это?
— Чего это?
— Ну, в том смысле… шагать! Шагать вам не надоело, погодка-то холодная?!
Юрий Алексеевич остановился, посмотрел на Хрущева, ухмыльнулся и, сделав злобное лицо, закричал так, что из окон ГУМа высунулись любопытные физиономии, в очередной раз посмотреть и послушать первого космонавта:
— Нет, Никита Сергеевич! Конечно же не надоело! Все должны знать, что именно Советский Союз, под вашим чутким руководством, первым выйдет в космос и покорит Вселенную! Слава КПСС!
— Ну, что ж, тогда шагайте дальше, — равнодушно сказал Хрущев и закрыл окно.
Неожиданно проснулся Брежнев. Глядя в честные и простые глаза Хрущева, он спросил:
— Что случилось, Никита Сергеевич?
— Ничегось, Леонид Ильич, спите!
— Все шагает?
— Шагает…
— Кстати, вчера звонил Жуков и спрашивал о дальнейшей судьбе полковника Исаева, то бишь, как его… Штирлица.
— Какого еще там Штирлица? — удивленно спросил Хрущев.
— Какого? Какого? — передразнивая Хрущева, пробурчал Брежнев. — Того самого!
— Ах, да! — Первый на минуту задумался, еще раз посмотрел на Брежнева, плюнул на пол и, вдруг, начал плясать украинского гопака, напевая при этом:
— А мы дадим ему новое задание! А мы дадим ему новое задание…
А за окном шел дождь и Юрий Гагарин…
ГЛАВА 1. ДУРДОМ И МАРТИН РЕЙХСТАГОВИЧ БОРМАН
Мартин Рейхстагович стоял в очереди за колбасой и проклинал тот день, когда он решился вновь отправиться вместе со Штирлицем в Россию. Дул московский холодный ветер, доставляя Борману немало хлопот, так как его старый, уже давно изношенный костюм рейхсляйтера пришел в состояние тряпки, выброшенной после мытья особо грязного пола. И только колбаса еще хоть как-то ободряла мелкого пакостника.
Колбаса! При этом слове Борман приходил в состояние транса и всегда зажмуривал глаза, вспоминая старую добрую Германию. Очередь двигалась медленно, что Бормана очень сильно раздражало. Раздражало его и то, что колбаса, ради которой он так долго искал деньги, попрошайничая в подворотнях и на вокзалах, проносилась мимо в сетках, авоськах и сумках ее счастливых обладателей, дождавшихся своей очереди.
«Гады, подлые гады! — думал Борман. — Никчемные людишки! Знали бы они, кто сейчас стоит вместе с ними…»
