— Слушаюсь, товарищ Первый! — отрапортовал Штирлиц, но, услышав короткие гудки, добавил: — Дебил, тебя еще, лысый, научат говорить со мной!
Молодая радистка услужливо на подносе принесла Штирлицу банку тушенки. Максим Максимович подобрел, Хрущев стал ему неинтересен.
— Тебя как звать то? — участливо спросил Штирлиц, поглаживая грязной рукой нежное бедро девушки.
— Так… Маруся же я.
— Маруся! Это хорошо! Ну что ж, Маруся, давай-ка займемся тем, чем все нормальное человечество занимается в это время! — полковник Исаев украдкой посмотрел на часы. Стрелки показывали 3.20. Штирлиц разделся и прижал к себе груди девушки, смущенная радистка кокетливо прошептала «Не надо!» и полностью отдалась.
В это время Шлаг, лежащий под ванной в номере Штирлица неожиданно для себя проснулся. Быстро умывшись, он здесь же, под ванной, одел новую сутану и пополз к Штирлицу.
— Ну, что ты вся сжимаешься, девочка моя, расслабься! — страстно шептал разведчик, облизывая девушку.
— Штирлиц! Вы слышите меня? — глухо проговорил пастор Шлаг, уже лежащий под диваном влюбленных.
— Кто это? — насторожился разведчик.
— Это я, Шлаг, — пробубнил все тот же противный и глухой голос.
— Дебил, ты что здесь делаешь? — надевая штаны, спросил Штирлиц.
— Послушайте, я в разведке не первый год, — цитируя Штирлица, начал Шлаг. — Я не позволю оскорблять себя, как вы выразились, идиотом. Я к вам от Бормана и товарища Брежнева.
— Ты чего, папаша, совсем обурел?! Тоже мне святоша! — полковник Исаев машинально полез за кастетом.
«Сейчас будут бить!» — подумал пастор. Но удара не последовало.
— От кого? От Бормана? — Максим Максимович спрятал кастет и вытащил толстого Шлага за несколько уцелевших волос на его безобразной лысине. — Ну, чего надо?
— Послушайте, я все слышал и все знаю! Я ехал вместе с ними к ООН.
— Вместе с ними? Где же ты, дружище, там уместился?
— Пустяки! Но если вас это интересует, то в промежутке между аккумулятором и карданным валом! — гордо заявил пастор Шлаг.
— Да, тяжело, наверное, было. Ну, так что ж ты там, собака, слышал?
— Во время выступления вашего, ну, этого, лысого, тама, — пастор показал куда-то пальцем, — сработает одно из адских устройств Бормана. Кроме этого, Леонид Ильич передал вам вот этот пакет.
Штирлиц вскрыл большой конверт, в котором, кроме фальшивых долларов, лежало несколько исписанных листков бумаги и отпечатанная на пишущей машинке записка:
Полковник Исаев бегло прочитал указанные документы и от души рассмеялся. Взглянув на пастора, он прошипел:
— Что ты, собака, имеешь против моего любимого друга Бормана? А?! Иди и помогай ему! Чем больше сработает его адских устройств в ихнем гадюшнике, тем лучше!
Пастор, потянув за собой весьма длинную сутану, мирно удалился, не забыв отрапортовать:
— Служу полковнику Исаеву!
Штирлиц еще немного поржал, посмотрел на часы и принялся за прерванное важное дело. Маруся встрепенулась и ласково заморгала глазками.
ГЛАВА 15. КОНЦЕРТ ПО ЗАЯВКАМ ШПИОНСКИХ ТОВАРИЩЕЙ
— Дорогие мои! Товарищи ньюйоркцы, Нью-Йорки и граждане прилегающих улиц, кварталов, округов, районов, городов, селений и прилегающих к ним штатов! Я пришел сюды не для того, чтобы восхвалять вашу страну! Нет! В жопу всех вас, дорогие мои! Насрать мне на ваш проклятый капитализм! Я здесь для того, яночки родные мои, чтобы прославить свою страну! — Никита Сергеевич дрожащей рукой вытер потную лысину и тайком взглянул в зал ООН. Все были ошарашены. У Эйзенхауэра, сидящего в первом ряду, отвисла челюсть. Поборов невольное смущение перед таким сенсационным вниманием, Хрущев продолжил: — Я — человек простой, и не люблю громких фраз. Я вот тут когда ехал в Нью-Йорк, видел как ваши мерзкие челюсти поедали достаточно жирненькие сарделечки. Да, у нас этого нет, но я, товарищи янки, люблю социализм. Так вот, до каких пор, заедрени вашу мать и статую, вы будете порочить наше советско- социалистическое отечество? Вы — мелкие людишки и подлые подхалимы. — Хрущев уверенно показал пальцем в зал. — Вы — те, кто сегодня порочит меня, а завтра пьет со мной шнапс или водку. Вы — лицемеры и мерзопакостники. Вы — прохиндеи и политические проститутки. Вы — рогоносцы и скотобазы. Вы — гибриды мертвой кобылицы и живой курицы. Вы — голландские петухи, выращенные в Тюменской области на китайском корме…
Зал пришел в волнение, атмосфера становилась взрывоопасной. Господин Эйзенхауэр приказал своему помощнику принести ведро тухлых яиц и ящик прошлогодних помидоров.
— Скоты, вы хотите Кубу? Получите! — Никита Сергеевич скрутил две фиги на правой руке и показал это произведение залу. Все открыли рты. — Я вам покажу Кузькину мать! Я вам устрою капитализм в мировом масштабе! Мировой революции захотели? Вы ее получите! Это я вам обещаю.
Принесли помидоры и яйца.
— Вы — шпионы вражеских разведок, сейчас я к вам обращаюсь! Накось, выкусите! — произведение неформального искусства было изображено уже на двух руках. — Карибский кризис — это наша проблема, и не суйте свои грязные, вонючие срачки, а также гриппозные нюхательники туда, где и без вас воняет.
Первый помидор, брошенный «навесиком», мягкой посадкой приземлился на лысину Хрущева, струйки пахучей жидкости разбрелись по лицу и легко, мягко, и терпко стекали на доклад главы советского правительства. Послышался робкий смех, переходящий в оглушающий ропот. Пресс-атташе республики
