Он поморщился от невольных воспоминаний о своих визитах в части. Особенно больно было видеть сброд, завербованный в матросы. И сколько труда стоило унтер-офицерам выдрессировать это стадо! Дело в отсутствие нормального снабжения почти невыполнимое. В сухопутных войсках все обстояло в три раза хуже.
– Иные полковники за продуктовый обоз готовы были на что угодно, даже на убийство, настолько невыносимо смотреть, как голодают солдаты. Вы себе представить не можете, как выглядело казенное обмундирование. Побитые молью, погрызенные мышами лохмотья, от которых отвернется даже последний бродяга. Новых сапог в некоторых гарнизонах не видели по десятку лет.
– Ну отчего же… – протянул ролфи. – Вполне представляю. Имел неудовольствие наблюдать в том же Левенезе. Итак, полки – ваши и ждут только сигнала, чтоб присягнуть новому правителю нового государства… Кстати, а какого государства, Эск? Что это будет – княжество, королевство или, упаси меня Локка, республика? А для обывателя ровным счетом ничего не изменится, кроме цвета государственного флага. И это к лучшему. Терпеть не могу бунты и кровавые мятежи.
– Не стану присягать, будто мятежей и бунтов не предвидится. Все-таки вопросы веры самые сложные и трудноразрешимые. Мы долго спорили… с другими моими соратниками, но сошлись на княжестве. В конце концов, я – князь крови с графским титулом, так какая разница? Пусть будет Северное Княжество Файрист.
Столица древнего государства диллайн, утонувший город, когда-то посвященный Меллинтан, имеет право возродиться в новом государстве. Даже если Крылатая не простит никогда.
– Как мятежник, сепаратист и повстанец с бо-ольшим опытом, смею заметить: красивое название, яркое знамя и удобная новая форма – половина победы!
Аластар откинулся на подушки и усмехнулся шутке ролфи:
– Верю на слово. Как будто все есть, осталось только заполучить вторую половинку победы – найди путь к вере. Если мы отвергаем Предвечного, следовательно, обязаны предложить иное. И только тогда можно победить.
Рэймси немного помолчал, обдумывая и отчасти недоумевая. Диллайн! Недоверчивые скептики, все как один. Сперва запутаются в умствованиях, а потом требуют доказательств, даже когда их носом тычут в чудо, словно нашкодивших щенков!
– Иное… – молвил ролфи с некоторым неудовольствием. – Вы и впрямь были при смерти, Эск. Я обратился к Локке, к Огненной… я знаю, что вы, диллайн, видите Ее по-другому, и для вас Она – Свет, в то время как для нас – Огонь. Она – Локка! – ответила, помогла, и только потому вы живы и в состоянии мыслить и разговаривать.
«И каких еще доказательств тебе надобно, упрямый сыч? Хотя… Может, вы тем и милы своей матери, дети Локки, что вечно требуете от нее осязаемых и ясных свидетельств ее любви?»
– Большое начинается с малого, Эск, – продолжал Рэймси. – Вы и сами прекрасно это знаете, вы – не мальчик-школяр, а я – не наставник. А Предвечный… Боги – они где-то там, за гранью жизни – для них, для полукровок, для тех, кто никогда не говорил с ними. Вот если у мирного обывателя корову со двора свести, о, вот тогда он возьмется за дреколье!.. А убивать за веру? В Синтафе – боюсь, что будут. В Северном Княжестве Файрист – надеюсь, что нет.
Ролфийский генерал с лицом философа и характером беспощадного бойца говорил сущую правду. Корова всегда ближе к телу. И щедрое поле предпочтительнее всех мудрствований, а уж откормленная свинка важнее любого лозунга. Чтобы народ взялся за вилы, его надо лишить всего. А до тех пор, пока с тебя не снимают последнюю рубашку, а женку с дочкой не волокут за косы на потеху солдатне, какая разница, чье знамя полощется на башнях, не так ли? Не станет тива, чтобы освятить поле, так быстро вспомнятся старые прадедовы обряды. И начнут взывать к Лаунэйд-Глэнне, как было прежде. К колодцу приставят трех сторожей, и все дела. После откопают на дне сундуков древнючие, на пергаментах писанные травные книги, ежели целителей не станет. А еще есть медики, которые без всякой магии врачуют тела.
– К счастью для нас для всех, человеческая природа такова, что конкретная корова дороже, чем какое- то там далекое посмертие. До определенного момента, разумеется.
Ведь люди-то не животные, им нужно куда-то и душу пристроить-прилепить. Поэтому без богов не обойтись.
– И засим, князь Эск, я присвоенной мною властью предписываю вам полный покой. Дайте магии подействовать, пусть зрение постепенно к вам возвращается. А я пока откланяюсь. Непременно зайду к вам позже, а пока – передаю вас в надежные руки вашего ординарца и доктора Свона.
Антэ Свон уже пришел и топтался за дверью, тихонько переговариваясь с Талесом, дожидаясь, пока Высокое Командование меж собой договорится. Кому же капитана лечить, как не корабельному доктору, который не единожды спасал жизнь Аластару, под чьими чуткими руками зажило столько ран, что и не сосчитать.
Можно привыкнуть почти ко всему – к людям, которые тяготят и мешают, к обязанностям, которых ты не просил, к славе, которая сегодня есть, а завтра нет, к бесконечным утратам и ожидаемым невзгодам. И к любви тоже привыкаешь, воспринимая другого человека как самого себя, как часть себя, вроде ноги или руки. А некоторые и к деревянному протезу умудряются приноровиться.
Нельзя привыкнуть лишь к морю. К его изменчивому непостоянству, к его притягательному зову и к его коварству тоже. Оно – и враг, и друг. А потому за две сотни лет Аластар так и не сумел сжиться с мыслью, что море покоряется ему. Чудилась в пенье такелажа насмешка, и тысячу раз, стоя на шканцах, Эск думал о том, что ничем не заслужил этого благоволения. Ведь все его команды – и теперешняя, и предыдущие – считали графа не только умелым капитаном, но и счастливчиком, везучим совиным сыном. И поэтому, каждый раз принимая заслуженные почести как виртджорн – повелитель корабля, он испытывал смущение. Кому свистят боцманские дудки, перед кем вытягиваются в струнку матросы и офицеры? Перед виртджорном Эском или его фантастической удачей?
И только когда его, полуслепого, вывел под руку Валфрих Тор, Аластар почувствовал: эти барабаны, дудки и флейты звучат в честь человека Эска, а не какой-то немыслимой мистической силы, заключенной в смертное слабое тело. Медленно, приложившись рукой к краю двууголки, он прошелся мимо смутных, но ровных шеренг, отдавая должное людям, не покинувшим своего капитана в беде.
– Жаль, я плохо их вижу, – шепнул Аластар Тору.
– Зато они вас видят прекрасно, вирт. И поверьте, они счастливы.
– Вы сказали, что слепота временна?
– Разумеется, вирт.
В честь возвращения в строй капитана трижды выстрелила пушка. И единственное, что смог выдавить из себя Аластар:
– Спасибо, ребята. Я ваш вечный должник.
Матросы прокричали в ответ традиционное: «Эскизар! Всегда! Вперед!» – пропела труба, возвещая об окончании церемонии, и все вернулись к своим обязанностям. «Меллинтан» входила в гавань Амалера, возглавляя ролфийскую флотилию.
– Вот мы и вернулись домой, вирт.
– Не все вернулись. Известите родственников матросов, расстрелянных в Левенезе, что я выплачу страховку и премиальные.
Тор помолчал немного, наблюдая за сменой выражений на лице виртджорна, трудноуловимых для нетренированного взгляда.
– Не переживайте, я буду деликатен.
– У мичмана Кевиса жена была на сносях. Теперь она вдова, а их ребенок – сирота.
Погибни он в бою, сожалений и неловкости было бы на порядок меньше. Сражение – это судьба, расстрел – упущение командира.
– Если мальчик, внести его имя в списки морской школы. Если… мать захочет.
– Так точно, вирт. Захочет, конечно, куда она денется.
Ролфи считаются морским народом – они ведь дети Морайг. Но те из диллайн, кто зачарован навеки морем – а таких всегда было немало – отдавали ему все, что имели, – жизнь, здоровье и детей.
