Они отправились в сторону Старого базара. На одной из тихих старых улочек Волчок оставил Вадима у трущобного вида подворотни, а сам скрылся куда-то, где ему «давали в долг в любое время дня и ночи». Он скоро действительно вернулся с деньгами, и они пошли в кафе «Золотой колос», хорошо позавтракали, выпили по бутылке шампанского, рассуждая о том, что нищета ненавистна, зарабатывать надо хорошо, пить только в кафе или ресторанах.
— Впрочем, как сказал наш первый революционер, и по-свински иногда напиваться надо, — сказал Волчок.
— Когда он так сказал?
— Направляясь из Петербурга в Москву.
— Неправда. Я помню. Он сказал, что не всегда хорошо быть умным, иногда надо подурачиться. Нам годится наоборот: не все дураки, надо и умными попробовать.
— Вот именно. Ты уже попробовал.
— И нисколько не жалею. По меньшей мере знаю, как это бывает. Это же чудо, когда тьма и тьма и вдруг — свет!
— Радость творчества. Только на той же самой заднице ты сидеть остался.
— Ну и пусть.
Помолчали.
— Что делать? Что делать?.. — тоскливо сказал Волчок.
— Опять ты за свое? Уж ты что хотел, то и сделал. Женился, ребенок будет. Устраивайся на постоянную работу.
— Этт точно, — сказал Волчок.
После завтрака они купили билеты в кино. Так как до начала сеанса оставалось больше часа, отправились в горсад полетать на лодочках-качелях. Аттракционы, однако, не работали. Зато здесь же работал буфет, и на последние деньги выпили по две кружки пива. После пива сделалось тяжело и жарко. Вадим сел на лавочку неподалеку от буфета, а Волчок побежал в уборную.
Волчка долго не было. Вдруг в той стороне, где была уборная и подсобное хозяйство горсада, раздались крики и звон, будто кто-то бежал по тонкому льду, из-под которого ушла вода. Вадим глянул сквозь кусты и деревья. Недалеко от уборной были парники для цветочной рассады. По этим парникам бегал Волчок, а за ним трое бригадмильцев.
Когда Вадим прибежал к месту происшествия, Волчка уже крепко держали. У бригадмильцев были честные лица. Они взволнованно кричали об убытках, которые Волчок нанес парниковому хозяйству горсада.
— Это же для людей! Для вас…
В деревянных рамах, поднятых над землей сантиметров на семьдесят, зияли дыры. Стекла были запылены и дыры хорошо видны. Волчок при этом даже не оцарапался.
— Чего вам от меня надо? Зачем вы за мной гонялись? — спрашивал он в недоумении.
— Да ведь уборная рядом, а вы что делали?
— Там переполнено, по камушкам ходят. У меня голова закружилась.
Бригадмильцы позвали дядьку в рабочей одежде. Дядька флегматично осмотрел парники и сказал, что на стекла ему надо сто рублей.
И вдруг Волчок сделался разнесчастный.
— Ребята! После тяжелой болезни я. Голова от свежего воздуха кружится. Откуда у меня деньги? Мать недавно похоронил, сам в больницу слег с бронхитом…
Бригадмильцы смутились, заколебались.
— Тогда отведем в милицию.
— Да за что же? Не надо было гоняться. Я мог зарезаться. Сами виноваты.
— Мы принесем через полчаса. Займем и принесем, — сказал Вадим. — У нас правда ничего нет.
— Да, — подхватил Волчок. — Отпустите, и через полчаса принесу.
— Не принесете.
— Принесу! Ребята, чем хотите поклянусь. Я мать похоронил, жена беременная. Клянусь ее здоровьем и здоровьем будущего ребенка, принесу!
Это было сказано с таким напором.
— Один из вас останется заложником, а другой пойдет за деньгами.
— Но ему вообще не дадут, а мне не дадут без него! — вновь истово взмолился Волчок, даже покраснел весь. — Ребята, или уж верьте, или не верьте совсем. Мы принесем. Чего бы нам это не стоило. Верить ведь надо. Знаете об этом?
Бригадмильцы сильно смутились.
— Нам надо посовещаться.
Они оставили Волчка («Но не вздумай убегать!»), отошли в сторону.
— А не разметать ли нам их? — шепнул Волчок Вадиму. — Давай, а? Умники…
— Убегать все равно придется. Мы слишком тяжелые.
— Ладно, мы вам верим, — сказал один из бригадмильцев. Он, конечно, хотел сказать это твердо, но голос его дрожал от обиды: они не верили Волчку и Вадиму, но верить ведь надо…
Снова отправились друзья к центральному рынку, к той же подворотне. На этот раз Волчка очень долго не было. Наконец он вышел весь красный.
— Еле умолотил. Два раза в один день, говорит, не даю.
До ворот горсада шли молча.
— Они студенты, взять с них нечего. Спишут это стекло. А нам выпить пора, — замедляя перед воротами шаг, раздумчиво сказал Волчок.
— Мы слово дали. Ты еще такими страшными клятвами поклялся.
— Ну дали, так и отнесем, — решительно сказал Волчок, вновь прибавляя шагу.
Но они слишком долго ходили, честных бригадмильцев на месте уж не было. Вадиму было не по себе. Волчок же пришел в восторг.
— Подумать только, в самом деле чуть сотню не отдали. Соплякам, которые купили б на нее стекла. О, боже, от какого позора ты меня избавил!
Однако где-то в глубине души и ему было не по себе.
— Деньги надо было отдать, и мы бы отдали, — сказал Вадим.
— Ну, конечно б, отдали. Вадим, что уж мы, совсем?..
В кино, конечно, опоздали. После того сеанса, наверное, окончился еще один. Пора было идти в контору Деревянкина. Волчок хотел сначала выпить. Решили прихватить бутылку водки с собой.
В конторе Деревянкин сказал, что наряд кто-то не подписывает, деньги им выдадут завтра. Волчок предложил Деревянкину выпить. Тот энергично отказался.
— А нам в таком случае где пристроиться?
— Да где хочешь! — сказал Деревянкин.
Волчок толкнул какую-то дверь. Оказалась, душевая. Кто-то недавно мылся в ней, она была полна пара, капала из рассеивателя вода.
— А не освежиться ли нам? Раз пить можно, то и искупаться не грех.
Разделись, сделали воду погорячей, и душ показался невероятной благодатью. Кто-то заглядывал, строго смотрел на них.
— Свои мы, свои!
Потом в раздевалке, устроившись на длинной скамье как у себя дома, голые пили водку, закусывая плавлеными сырками.
— Хорошо!
После душа и бутылки водки их развезло. И все-таки они пошли в ресторан, где еще пили и совсем перестали соображать, запомнились какие-то обрывки.
Вот они, обнявшись, идут по главной улице и поют, довольно густая толпа легко расступается перед ними.
Вот уже в каком-то глухом переулке Волчок отстраняется от Вадима, размахивается и бьет его кулаком по челюсти. Боли Вадим не чувствует и лишь после некоторых раздумий решает обидеться:
