— Нет. Но что поделаешь? Должна же я устраивать свою судьбу.
Они шли и шли по Октябрьскому шоссе. Миновали стадион «Ростсельмаш», автовокзал.
— А зачем мы так далеко ушли? Ты ведь уже все сказала.
Она ответила взглядом, полным укора. Он обнял ее.
— Я на тебя ни капельки не злюсь, — сказала она.
— Я на тебя тоже.
— Мы теперь будем друзьями. Ты скоро женишься, и, может быть, мы будем вместе. Ну по-другому, как семейные: Первого мая, Седьмого ноября встречать.
— Я уверен, что к тому времени, когда я женюсь, ты успеешь двадцать раз развестись.
Она рассмеялась.
— Вот всегда ты такой.
Между тем они остановились среди высоких деревьев парка Островского. Она не только не отстранилась, когда он ее обнял, но расстегнула на нем пальто, залезла руками под пиджак и прижималась сильней и сильней.
— Соскучился? — сказала она.
— Ага.
— Я тоже. Вот если бы ты… Неужели я тебе помешаю? Даже если тебе захочется побыть с другой — будь. Лишь бы я не знала.
— Надя! Тебе все как есть, так и довольно, правда?
— А что еще?
— Не могу.
Она заплакала злыми слезами.
— Ну что еще я могла тебе дать? Что, скажи?.. Ведь все.
— Да. А я не могу. И что тут делать, ей-богу, не знаю. Я тоже хочу чтоб все. А тебе нужна часть, причем — опять шуточки! — не лучшая.
— Ну и катись. — Она оттолкнула его. — Сам-то кто? Воображает из себя… Воображала! Воображала!
В этих последних ее словах было столько беспомощности, что он самым настоящим образом слег. Ходил на работу, а потом лежал дома на диване и беспрерывно курил.
* * *
От всего этого он очнулся, когда началась настоящая весна и увидел в ГУМе мотоциклы, продающиеся в кредит.
Еще в двенадцать лет, переселившись с матерью на новую квартиру, заболел он желанием ездить на мотоцикле. Хозяйский взрослый сын покатал его тогда на М-104. После этого рокот мотора преследовал всюду. Даже проснувшись среди ночи, он явственно слышал его. Но то они с матерью строились, потом армия, потом писательство. И вот он наконец решил, что купит мотоцикл и, получив права, хорошо собравшись, поедет на весь отпуск в какое-то все очищающее путешествие.
Мотоцикл — это был «Ковровец» бутылочного цвета — собралось покупать много народу — Волчок, Ленька, Мишка и Витька Татаркины. Мишка освободился, а Витька отслужил, а также Ермак и Куня, тоже отслужившие. Погрузили на машину, пока ехали, каждый одной рукой придерживал мотоцикл. Когда выгрузили, о том чтоб завести и поехать, никто и не заикнулся, наоборот:
— Ты что, сразу угрохать? Хоть запомни, каким он был. — И принялись праздновать.
— В ближайшие месяцы ты его должен оправдать, — сказал Волчок.
Друзья оказались совершенно правы, советуя сначала хорошенько запомнить, каким он был, а потом пытаться ездить. В первые же дни он свернул руль, немного переднюю вилку, обе подножки, разбил стекло фары. Мотоцикл не заводился, лишь в самом начале несколько раз дернувшись. Пришлось вспомнить, что родной дядька у Вадима механик, и километра три, причем почти все время в гору, тащить мотоцикл к нему.
Дядя Миша был на пенсии, обрадовался, поздравил:
— Как оно было хорошее, так и осталось. Молодец!
Вадим знал, что дядька очень любит выпить.
— Может, сначала я за бутылкой сбегаю?
Дядька был, кажется, порядочно с похмелья. Он как будто ушам своим не поверил.
— А? Что? Бутылку?.. Сынок! Давай! Скорей…
Часа через три мотоцикл с дяди Мишиной помощью завелся.
Эти три часа, пока чистил карбюратор, устанавливал зажигание, снимал головку цилиндра, дядя Миша, хлопнувший два стакана вина, вспоминал. Нет, не отца и как жили до войны, а как еще в конце двадцатых он собрал из всяких железок мотоцикл. Раскулачивание, оказывается, было не только в деревне, но и в городах. Большой дом наполовину отрезается, и если в доме богато — отберут. На весь железнодорожный район было два владельца мотоциклов и обоих зачислили в подлежащих раскулачиванию, но дядю Мишу не тронули по той причине, что он нужен был Советской власти как редкостный механик. Удивительный у него оказался дядька. Когда-то он пел в хоре мальчиков при соборе, и их возили накануне первой мировой петь перед самим царем Николаем и его семьей. И в знаменитом автопробеге через Туркестан он участвовал…
Тетя Клава была здесь же, глаз с Вадима не сводила и молчала.
Мотоцикл наконец завелся.
— Все было в порядке, просто ты пересосал бензина в самом начале. Ты теперь приезжай иногда.
Что за счастливое наступило время. В четыре утра он просыпался и ездил по асфальтовым улицам города, пока спит милиция. Около шести заправлялся бензином, возвращался домой и, позавтракав, шел на работу.
После работы он опять садился на мотоцикл и ехал уже за город по грунтовым дорогам, к деревне Каратаевой там был мост через рукав Дона, называемый Мертвый Донец, переехав через мост, он катался на просторе в лугах между Доном и Донцом.
Любая дорога или дорожка в лугах обязательно причудливо вьется. Кругом далеко видно, казалось бы, выбрав одинокую иву или холм ориентиром, шагай себе, оставляя прямой след. Так нет же, ни человек, ни зверь не ходит никогда прямо. И здесь ему стал ясен, может быть, первейший закон красоты: не прямая, когда нет выбора, которая может быть только прямой, а кривая, которая может быть какой угодно.
Однако счастье, как и положено, было недолгим. Явился Волчок.
— Поехали работать.
И они поехали. Сначала штукатурили небольшой дом. Хозяйка смотрела на них недоверчиво.
— Ребята, а может, вы не умеете?
У Вадима, начавшего было готовить раствор, руки опустились.
— Давай! — бешено сказал ему Волчок, а хозяйке, изо всех сил сдерживаясь: — Не ной, мать. Поимей терпение.
Стена или потолок, которую гладит штукатур, вещь совершенно безликая, думать здесь не о чем, испорченное всегда можно перетереть. Поэтому штукатур или просто робот, который всю жизнь молчит, или робот вдвойне — штукатур и болтун. Волчок, едва начал работать, понес все подряд о сложностях и несуразностях жизни, и хозяйка успокоилась, рассказала о том, как они с мужем, не имея ни копейки денег, начали строиться, и вот уже третий год тянутся из последнего, но дом скоро будет готов.
Потом приехал ее муж, крановщик. У него было измученное, все в бороздах, лицо старика с ясными безмятежными глазами годовалого ребенка. Он уже ничего, кроме своей стройки и работы, и знать не хотел.
Они работали неделю. Примерно с восьми до трех Вадим помогал Волчку, потом на мотоцикле мчался во вторую смену на завод. Теперь уже днем он носился по городу без номера и без прав. А что было делать? В любом деле необходим риск, внушал Волчок.
Вадим очень устал. Ноги дрожали и подгибались в коленях, в руках остались одни жилы. А кончилось фантастической пьянкой, после которой Вадим день прогулял, а ведь бригадиром бригады, в которой работал Вадим, был их сосед.
