оградок, крестов, венков. Тесно было на Братском кладбище, оно давно вместило в себя гораздо больше, чем позволяла площадь. Как в жизни. Он читал даты рождений и смерти. Сколько же совсем молодого и даже юного народа здесь лежало. Слезы побежали из его глаз. «В сущности, у всех у нас одна судьба — все мы умрем!» — шептал он. Вдоль главной аллеи, сильно дымя, горели костры из вылинявших искусственных венков и палых листьев. В голых деревьях опускалось красное, к морозу и ветру, солнце. Во всех направлениях кладбище пересекали тропинки, сокращавшие путь. Был как раз час, когда возвращаются с работы домой. Отворачиваясь от ветра, кутаясь в воротники, люди спешили по твердым тропинкам, не обращая друг на друга внимания. А он шел нараспашку и плакал. «У всех у нас одна судьба и все мы равны. Там, на двухметровой глубине, нет ни красивых, ни умных. И так как там мы будем вечно, то какие ж мы здесь дурачки с нашей суетой, постоянно вынашиваемым желанием кого-то убрать с дороги, убить».
* * *
Он возвращался после ночной смены в автобусе. Рядом сидела крупная рыжеволосая девица с веселыми глазами. Из автобуса они вышли на одной остановке. Она жила на соседней улице, и работали они на соседних заводах.
— Сколько общего! Что же нам делать, как нам быть?
Очень хорошо было видно, какая она.
— Пойдемте завтра с утра в «ботанику». Ведь воскресенье, — предложила она.
— Я, конечно, за. Но там сейчас не очень уютно.
— А ничего. Воздух, тишина.
— И, главное, никого нет.
— И никого нет, — засмеялась она.
Он пришел к ней утром. Ждал на улице, пока она одевалась. Неподалеку в ларьке купили большую бутылку вина, какой-то закуски. В «ботанике», особенно внизу, у ручья, было сыро, к ногам липла грязь. Но когда поднялись вверх, нашли довольно сухую поляну. Он очень спешил и по-настоящему рассмотрел ее только тогда, когда случилось самое интересное. Совсем еще молодая, лет семнадцати, рыжая, веснушчатая и не то чтобы некрасивая, но явно ему не пара. «Если будет приставать, поведу один раз в кино, потом похожу недельку, и все», — хладнокровно решил он.
Она и правда потребовала, чтобы вечером он повел ее в кино, да еще в центр. Еле уговорил удовлетвориться Лендворцом. Однако когда вечером пришли в Лен-дворец, в кино идти она не захотела, потащила на танцы. Как танцор она мгновенно его забраковала, потащила показывать знакомым. Кассирша, контролеры, дружинники, музыканты — все ее знали. И перед всеми она должна была показаться под руку с ним. Насладившись своей победой, она посадила его в кресло, сказала: «Зайчик, не будешь скучать, если я немного потанцую?» — и целый вечер кружилась и скакала с подругами.
Она была добродушное, не по годам рассудительное животное. «У нас вся порода такая. Сестры тоже были гулящие. И все вышли замуж. Живут, между прочим, дай бог каждому. Мне попадется хороший человек, выйду замуж. Но еще успею». Легко ей было влюбляться и надеяться. Она не стремилась составить себе хоть какое-то представление о человеке. Ее вполне устраивало то, что в данный момент внушал очередной ухажер.
Он ходил к ней не неделю, а гораздо больше. И всегда почему-то спешил. И всегда потом был недоволен и собой и ею. И клялся, что больше не придет. И все-таки ходил. Пока не застал с другим. Шел к ней, а она навстречу с другим под руку. Он смутился. Тот, другой, все понял и тоже смутился. На нее Вадим глянуть не решился. Так и разошлись…
Скоро Вадим узнал, что за того, другого, она вышла замуж. Вадима это удивило. «А ведь вполне возможно, я на нее так подействовал, что раньше срока захотелось ей тихой пристани… Нет худа без добра».
* * *
Танцульки, невесты, поцелуями старающиеся довести его до женитьбы, а он их до греха. Зимой все же послал свою повесть на конкурс в Литинститут. Через два месяца пришел отказ. Он принял его с мрачным удовлетворением. «И это не мой путь».
И после всяких передряг тянуло к Волчку в котельную. Все от тебя чего-то хотят — мать, начальники и работяги, невесты, деятели Литинститута, подписавшие отказ. А у Волчка ты никому не нужен. Кто только не приходил в котельную. Волчок потом все объяснял про них. Этот вор-карманник, этот подпольный сапожник, этот бывший главврач роддома, а этот бывший летчик, летавший на штурмовиках, шестнадцать правительственных наград, сорок шесть осколков вышло и еще несколько гуляют в ногах и спине… Все в котельную приходили, вроде как душой отдохнуть.
— А мы с тобой весной загудим. О, весной мы развернемся, — обещал Волчок.
* * *
Весной он наконец насладился любовью. Еще в феврале как-то провожал после танцев девицу. Познакомился с ней примерно как с Лорой. Пригласил, она очень здорово к нему прилепилась. У нее были полные, капризные губы, неправильное, немного обезьянье, но очень живое лицо с огромными голубыми глазами. Когда она заговорила, голос оказался мелодичным.
— Я знаю, как тебя звать.
— Узнал, вот и знаешь.
— Ничего не узнавал. У тебя на лбу написано: Наденька.
У Наденьки были какие-то правила. Когда он хотел ее поцеловать, пригрозила пальчиком:
— Так быстро нельзя.
Он стал назначать свидание.
— Честное слово, не знаю. Если хочешь, то завтра, но ничего не знаю.
Он пришел. И она пришла. С парнем. Недобро показывая на него, стоящего нетерпеливо в стороне, сказала:
— Вот! Я предупреждала. Прошу извинить, — и ушла.
А в марте они опять встретились, и весь вечер кружились, и потом она пригласила его к себе — у нее родители были артистами ансамбля песни и пляски донских казаков и как раз уехали на гастроли.
И была медовая неделя, в конце которой она сказала:
— На что ты способен ради меня?
Он уже предчувствовал этот разговор. Ему нравилось ее любить. Здесь все получалось. Но в промежутках была пустота. Он тогда зачитывался Хемингуэем, Ремарком, Наденька, к сожалению, книг не читала, разговаривать с ней было не о чем.
— Если ты будешь тонуть или гореть, я сделаю все, что только можно.
— А еще?
— Ну вот же я старался, старался. Это ж не только для себя, но и для тебя.
— И все?
— А что еще? Говори, я сделаю.
— Не надо, — высокомерно сказала она. — Больше на глаза мне не показывайся.
* * *
Несколько дней он не находил себе места. Ладно Мери, ладно вторая, Клавка. Наденька же ему нравилась.
И он пошел. У них, в стандартном двухквартирном доме с небольшим палисадником, гуляли. Она вышла в накинутом на плечи пальто, веселая и добрая.
— Я знала, что ты появишься. Пока никто не видел, пойдем отсюда.
Они ушли далеко.
— Выхожу замуж. Хороший паренек. Когда-то встречались. Потом ушел в армию. Переписывались. Меня там сейчас сватают, — она хихикнула.
— Ты как со мной с ним встречалась?
Она завела глаза вверх.
— О! Много будешь знать, быстро состаришься.
— И все это время он только о том и думал, как бы снова с тобой встретиться?
— Наверное. Говорит, люблю.
— А ты?
