— О да! — прохрипел шпион.
Мокрого и дрожащего, его подняли на борт, тщательно обыскали и провели в кубрик.
«Тайфун» взял катер противника на буксир и потащил его к берегу.
В моторном отделении чужого катера Живчик и Юрков работали по колено в воде.
Если бы можно было плясать, Живчик заплясал бы от радости: в многочисленных пробоинах он узнавал работу своей скорострелки. Некоторые пробоины шпионы заделали чем пришлось; Живчик и Юрков заткнули ещё штуки две-три, но вода продолжала прибывать.
Егорка всплыл и, жалостно поглядывая на Живчика, царапался о его ноги.
— Ну, уж терпи, коль воевать собрался! — отмахивался Живчик, шаря под водой. — Катер вот, того гляди, утонет. Эх, жалко! Послужил бы нам…
— Нашёл! — крикнул Юрков. — Дыра в два кулака, так и хлещет! Живчик, как быть?
Живчик бросился к товарищу. Пробоина и на самом деле оказалась большая.
— А вот мы её сейчас Егоркой и заткнём, — сказал Живчик. — Пусть не прыгает с борта без команды. А ну-ка, стой, Юрков!
Живчик плюхнулся в воду и сел на пробоину. Сильный напор воды подбросил его.
— Юрков! Нажимай-ка мне на плечи. Нажимай сильней, не бойся, на дно не провалюсь!
— Вот это здорово! — вскрикнул Юрков и налёг на плечи друга.
— А что? И тепло и не дует! — отозвался Живчик.
Вода, дойдя Живчику почти до плеч, перестала прибывать.
Егорка кое-как доплыл до Живчика и ткнулся холодным и мокрым носом в щёку краснофлотца.
Под килем катера зашумел песок. Катер стал на мель.
— Ну, давай теперь поцелуемся, — засмеялся Живчик. — Катер спасён. Победа наша.
И Живчик обнял медвежонка…
В моторное отделение спустился командир «Тайфуна». Он поглядел на всю мокрую компанию, понял, в чём дело, и сказал:
— Товарищ Гревцов, по прибытии в базу вы будете наказаны за неисполнение моего приказания. Покажите рану!
Последние два слова командир крикнул так громко и так начал сердиться, что лучше уж об этом и не рассказывать.
Прощай, Егорка!
Через два часа «Тайфун» спал крепким сном. Шторм утих, качки как не бывало.
Двое ночных вахтенных оберегали сон своих товарищей и, покуривая, вели негромкий разговор.
Шпионов давно сдали подоспевшей береговой охране. «Тайфун» был вымыт, команда сытно поужинала и, утомлённая тяжёлым днём, спала на своих койках.
К удивлению всех, Егорка отказался от ужина. Лишь только «Тайфун» пристал к берегу и от земли запахло хвоей, цветами и травами, Егорка начал волноваться, и никто, даже Живчик, не мог его успокоить.
Вахтенные раз десять вспомнили все эпизоды боя, покурили и, зорко поглядывая вокруг, замолчали, думая каждый о своём. Вдруг один вахтенный обернулся:
— Кто идёт?
На палубу вылез хмурый Егорка. Он шёл не спеша и непрерывно гудел себе под нос, озабоченно раскачивая головой.
Покосился на вахтенных, загудел сильнее, опустился на задние лапы и вдруг с визгом вздохнул. Вздохнул да так и застыл.
Вахтенные, жалея медвежонка, накрыли было его от ночной сырости орудийным чехлом, но Егорка, оскалив зубы, сорвал брезент. Шерсть у медвежонка поднялась. Нервная дрожь так и встряхивала беднягу.
Продолжая ворчать ещё глуше, Егорка залез на верх боевой рубки, обернулся в сторону берега и замер.
— Ишь ведь, как напугался выстрелов, зверюга! — сказал первый вахтенный. — Чего доброго, и заболеет.
— Очень просто, — сочувственно отозвался второй вахтенный. — Это что ж такое? Со дна морского на самолёт, с самолёта на землю, с земли на воду да прямо в этакий бой. Что говорить, с непривычки кому хочешь туговато.
— Ночь сегодня расчудесная! — вздохнул первый вахтенный.
А Егорка всё гудел и гудел, жадно втягивая носишком сырой воздух спавшей земли.
Вода ласково шепталась у серого борта «Тайфуна». Прибой равномерно ухал под берегом, словно кто-то живой спрашивал о чём-то и сердился на то, что его не понимают.
Земля молчала. Лишь какая-то ночная беспокойная пичужка звала кого-то призывным тоненьким колокольчиком: «Подь сюда… подь сюда… подь сюда…»
Над землёй вставал ласковый рассвет.
Ах, как чудесно ранним утром на приморском берегу!
Словно умывшись в лазоревом море, солнце подымается над землёй, как золотой парус на фрегате, уходящем в дальнее плавание.
Пробудившаяся от крепкого сна земля любуется и сама на себя, и на море, и на солнце и как будто говорит: «Ах, как всё хорошо!»
Какой-то любопытный и остроглазый зверёк, прыгнув, шелохнул ветку.
Бриллиантовые капли росы задрожали на ветках и вдруг горстью упали на землю.
Чистый песок на отмели был ещё тяжёл и прохладен, но под солнцем он начал быстро согреваться и светлеть. И уж прыгали по хрустящему белому песку какие-то серенькие пичужки на тоненьких, похожих на булавки ножках. Шёлковые серые хвостики их тряслись очень смешно.
Чирикать пичужки боялись: их пугали волны, с шипением набегавшие на прибрежный песок.
Зато там, на зелёной горе, птичья армия уж подняла беззаботный и переливчатый щебет. Кто просыпается на рассвете, тот и петь умеет…
Земля начинала нагреваться и, благодарная, посылала с ветром морю чудесный аромат смолистой сосны, благоухающих цветов, и трав, и ягод.
Весело и легко нёс ветер запахи земли. Заносил их далеко-далеко, туда, где уж не видно берега, куда и птица не залетает, а лишь играют дельфины да, преследуя корабль, однотонно кричат чайки.
И у руля, или у пушки, или на командном мостике боевого корабля моряки поймут, чем пахнет ветер, и покачают головой, и улыбнутся, вспоминая о лесных таинственных тропинках, о шёпоте деревьев, о сочных ягодах, о потешных медвежатах, о мягком лесном ковре из мха и прошлогодних листьев…
На «Тайфуне» проснулись вместе с птицами и солнцем. Перед работами команде разрешено было выкупаться. По зыбкому трапу краснофлотцы сбежали на землю. На борту остались вахтенные, Юрков и Живчик с перевязанной ногой.
Стоя на рубке, Егорка насторожённо смотрел на краснофлотцев, сбегающих по трапу. Потом, как-то по-иному, чем всегда, медвежонок сполз на палубу и вдруг решительно двинулся к трапу.
Предчувствуя недоброе, Живчик вскрикнул и попробовал было задержать Егорку за ремень. Но медвежонок рванулся, и пряжка отскочила от ремня.
Живчик остался на палубе с ремнём в руке, морщась от боли в ране. Егорка одним прыжком очутился на земле.
Он словно задыхался. Несколько секунд стоял он на задних лапах недвижимо и прямо, потом поднял носишко и заработал им, как машинкой.
Подуй, подуй, ветер, укажи родную сторонку!
Вдруг быстрым коричневым мячиком Егорка прыгнул в кусты. Послышались треск сучьев, обрадованное ворчанье, и всё стихло.
