Гагарину Юрию Алексеевичу. За время обучения в училище показал себя дисциплинированным, политически грамотным курсантом. Уставы Советской Армии знает и практически их выполняет. Строевая и физическая подготовка хорошая. Теоретическая — отличная. Лётную программу усваивает успешно, а приобретённые знания закрепляет прочно. Летать любит, летает смело и уверенно. Государственные экзамены по технике пилотирования и боевому применению сдал с оценкой „отлично“. Материальную часть самолёта эксплуатирует грамотно. Училище окончил по первому разряду. Делу Коммунистической партии Советского Союза и социалистической Родине предан». Этот дорогой сердцу документ и стал для меня путёвкой в большую авиацию.
Пока наши аттестации рассматривались в Москве, в Министерстве обороны, мы пребывали в так называемом «голубом карантине» — нетерпеливом ожидании присвоения офицерских званий.
Я в эти дни находился на седьмом небе: Валя приняла моё предложение и согласилась стать моей женой. Мы в сопровождении товарищей по училищу и её подруг побывали в загсе, поставили свои подписи в книге молодожёнов и дали друг другу слово всегда быть верными своей любви. Договорились с родными свадьбу гулять дважды — сначала в Оренбурге в торжественные дни 40-летия Великой Октябрьской социалистической революции, а потом во время, моего отпуска — в Гжатске. Чтобы строить новую жизнь, нам нужны были добрые советы, и мы в изобилии получили их накануне свадьбы.
В доме Горячевых дым стоял коромыслом — Варвара Семёновна и Валины сестры хлопотали, готовясь к приёму гостей, а Иван Степанович собирался блеснуть своим кулинарным искусством. Все были рады, что наша двухлетняя любовь закрепляется браком. Мы с Валей отнеслись к этому шагу со всей серьёзностью. Два года — достаточный срок для того, чтобы хорошо узнать друг друга, убедиться в том, что на жизнь мы смотрим одними глазами и готовы вместе преодолеть любые трудности, которые — мы это точно знали — встретятся на длинном жизненном пути. Мы жили одним высоким дыханием, и сердца наши бились в одном ритме. Ещё в загсе при товарищах я напомнил невесте слова мамы:
— И радость, и горе — все пополам…
— Всегда вместе, — задушевно ответила Валя, и это прозвучало как клятва.
Почти всё уже было готово к свадьбе. И тут произошло ещё одно событие, вновь взбудоражившее весь мир, радостно отозвавшееся в душе. 3 ноября в небо взлетел ещё один советский искусственный спутник Земли. За первым — второй! Он был во много раз крупнее и тяжелее; на его борту в герметической кабине находилась собака Лайка. Это событие вызвало ещё большую бурю восторга, воочию показало миру, каких невиданных высот достигла наша наука и техника за сорок лет Советской власти.
Читая в те дни газеты, описывающие полет второго искусственного спутника Земли, я размышлял: раз живое существо уже находится в космосе, почему бы не полететь туда человеку? И впервые подумал: почему бы мне не стать этим человеком? Подумал и испугался своей дерзости: ведь в нашей стране найдутся тысячи более подготовленных к этому людей, чем я. Мысль мелькнула, обожгла и исчезла. Стоило ли думать о том, что свершится, наверное, не очень скоро. Выпуск из училища, свадьба, отпуск, назначение в строевую часть были ближе, это был мой сегодняшний день. И всё же второй спутник Земли больно задел во мне какой-то оголённый нерв, и я вдруг понял, что жду чего-то, что обязательно должно прийти.
В канун празднования 40-летия Октября все выпускники уже в новеньком офицерском обмундировании, но ещё с курсантскими погонами были выстроены в актовом зале. В торжественной тишине вошёл в зал начальник училища генерал Макаров. Высоко подняв гордую голову, отчётливым, командирским голосом он зачитал приказ о присвоении нам званий военных лётчиков и лейтенантов Советской Армии. Вручая каждому золотые офицерские погоны, генерал поздравлял и пожимал нам руки.
Торжество это предполагалось 8 ноября. Но генерал сам был когда-то курсантом и понимал, что такой всенародный праздник, как 40-летие Октября, нам, выпускникам, важно провести не курсантами, а офицерами. И он, видевший нас насквозь, сделал нам праздник вдвойне прекраснее.
Прямо из училища вместе с друзьями я поехал в просторную жактовскую квартиру Горячевых. Там для нас, новобрачных, приготовили отдельную комнату. Валя встретила меня в белом свадебном платье. А я, сбросив шинель, явился перед ней во всей своей офицерской красе. Таким она меня ещё не видела. Впервые мы расцеловались на людях, при родителях. Я стал её мужем, она — моей женой. Мы были счастливы, и нам хотелось всем уделить хоть частицу своего счастья.
Свадьба удалась на славу. Невеста была всех наряднее. Иван Степанович действительно блеснул своим искусством, — как говорится, стол ломился от яств и напитков. Товарищи поздравляли нас, кричали традиционное «горько». Словом, всё было как на всех настоящих русских свадьбах. Варвара Семёновна включила радио, и мы услышали: «Два посланца Советского Союза — две звезды Мира совершают свои полёты вокруг Земли. Наши учёные, конструкторы, инженеры, техники и рабочие порадовали советских людей к 40-летию Октября действительно великим подарком, осуществив дерзновенную мечту человечества».
Мы узнали близкий и родной голос Никиты Сергеевича Хрущёва. Передавался произнесённый им в этот день доклад во Дворце спорта Центрального стадиона имени В. И. Ленина на юбилейной сессии Верховного Совета СССР.
— Вот и побывал у нас на свадьбе Никита Сергеевич, — сказала Валя.
И все подняли бокалы за нашу партию, за наш народ, за Советское правительство.
ПРИ СВЕТЕ СЕВЕРНОГО СИЯНИЯ
Итак, я стал офицером, лётчиком-истребителем. У меня была любящая жена и впервые за всю жизнь собственная комната. Училище я окончил по первому разряду, и мне было предоставлено право выбора места дальнейшей службы. Можно было уехать на юг, предлагали Украину, хорошие, благоустроенные авиационные гарнизоны. Но командование училища не отпускало меня, оставляя на должности лётчика-инструктора.
— Ну куда ты поедешь, — говорили мне в штабе училища, — Оренбург — город хороший. У тебя тут семья, квартира, жена учится… Зачем ломать жизнь?
Но я ещё раньше решил — ехать туда, где всего труднее. К этому обязывала молодость, пример всей нашей комсомолии, которая всегда была на переднем крае строительства социализма и сейчас показывала чудеса трудового героизма, осваивая всё новые и новые миллионы гектаров целинных и залежных земель, возводя доменные и мартеновские печи, перекрывая могучие реки плотинами гидростанций, прокладывая новые пути в сибирскую тайгу… Одним словом, я чувствовал себя сыном могучего комсомольского племени и не считал себя вправе искать тихих гаваней и бросать якорь у первой пристани.
Чувства, которые обуревали меня, не давали покоя и друзьям — Валентину Злобину, Юрию Дергунову, Коле Репину. Все мы попросились на Север.
— Почему на Север? — спрашивала Валя, ещё не совсем поняв моих устремлений.
— Потому что там всегда трудно, — отвечал я.
Но это было легко сказать. Надо было ещё и объяснить. Ведь спрашивал-то не свой брат лётчик, а хрупкая молодая женщина, проведшая всю свою жизнь в благоустроенном городе, в обеспеченной семье. Я понимал её: ехать со мной — значит бросить учение, родных, расстаться с привычным укладом жизни. Ведь Валя никогда никуда из Оренбурга не выезжала, и её не могло не пугать то совсем неведомое и неизвестное, что ожидало нас на Севере. Узнав, что я собираюсь ехать туда не один, она даже как-то спросила:
— Что же, тебе товарищи дороже, чем я?
Что можно было ответить на этот вопрос? Я её расцеловал, и мы решили, что на первых порах я поеду один, обо всём ей напишу, и когда она закончит медицинское училище, немедленно приедет ко мне. Это Валю даже обрадовало, она поняла, что со своей новой специальностью будет нужнее на Севере, чем в Оренбурге.
До прибытия к новому месту службы оставалось время, и мы с Валей отправились в Гжатск к моим старикам. Встретили нас приветливо. Невестка понравилась. Но отец как-то в беседе высказал недовольство тем, что свадьбу мы справили не в Гжатске, а в Оренбурге. Зная характер отца, не терпевшего возражения, я промолчал, а Валя сказала:
— Папа, не могли же все мои подруги и Юрины товарищи приехать к вам в Гжатск. Ведь у нас была комсомольская свадьба!
Этот довод убедил отца, и было решено повторить свадьбу в Гжатске. Деньги у меня были, и свадьба прошла так же весело, как и в Оренбурге.
