понимать.
О— ой, помогла бабушка называется. Теперь не знаешь, за какую соломинку ухватиться, чтоб нам с Асей не утонуть. Телевизор, что ли, включить? При нем не обязательно разговаривать.
— Ой, девки, чего же вы сидите — сегодня же суббота!
— Ба, причем тут суббота?
— Так «Голубой» ведь «огонек»!
— Ася, будем включать?
— Давай.
— Люблю я «огоньки» эти. Посидишь с ним, посмеешься, на людей поглядишь.
— Себя покажешь.
— Чего себя-то? Им по ту сторону нас не видно. Чего ржете? Нечего над пожилым человеком смеяться.
Все. Не могу больше торчать в этом желеобразном состоянии, когда ты не ребенок и не взрослый. Противно чувствовать себя студнем — либо ты жидкость, тогда можно быть ребенком, либо твердая сталь — тогда ты взрослая сильная женщина. Вот сейчас, сию секунду, пока никто не обращает на меня внимания, я сосчитаю до трех и превращусь в…Ой, страшновато, что моя юность промелькнет без меня… Ничего. Обойдусь. Важно взять Асю за руку и отвести ее в нашу с ней комнату. И там сказать: «Ася, хочешь я тебя удочерю?». Я тебе обещаю, что никогда ни ради кого я тебя не оставлю. Ты будешь приходить после школы, видеть ярко освещенные окна и знать, что тебя ждут. Сегодня ждут, завтра, и всегда будут ждать. Я обещаю тебе помочь писать стихи. Буду гордиться, хвалить, переписывать. Только одной вещи не разрешаю тебе: становиться другой, не такой, как я тебя знала раньше».
— Ларусь, знаешь какой мне дурацкий сон сегодня приснился?
— Подожди, не рассказывай. Сначала разложи книги-тетрадки по столу, сядем, будто уроки делаем, тогда расскажешь.
— Математику приготовим?
— Ага. И еще знаешь что, спрячь-ка мою тетрадь по алгебре в свой портфель, а то она сейчас на обед придет, а у меня тройка по контрольной. Скажем, что Николай Михайлович еще не проверил.
Зачем так бессмысленно врать? Все равно же придется сказать, не сегодня — так завтра. И вообще, разве можно так бояться свою мать? Такая аккуратная, вся в ямочках женщина просто не может наказывать.
— Спрятала? Застегни портфель. Ну, рассказывай.
— Представляешь, сплю я и чувствую, что у меня должен родиться ребенок. Нет, я не толстая, как все беременные. Нормальная. Но все равно мне нужно спрятаться от всех, чтобы не узнали про ребенка. Вот я мечусь по темным улицам, за сараями, ищу, где бы укрыться, но нигде нет защищенного со всех сторон места. И вдруг прямо на земле лежит большое белое яйцо. Похожее на страусиное. Но я сразу догадалась, что это и есть мой ребенок. Прячу его под платье: бедненькое, оно же замерзнет, запачкается. Его немедленно нужно высиживать, а как человеку высидеть яйцо — скорлупа-то расколется? Тогда я легла прямо на землю за сараями, свернулась клубочком и обхватила собою яйцо. Оно стало согреваться: все теплее, теплее, в нем даже вроде начинает что-то шевелиться. Куда я его спрячу, когда ребенок совсем родится? Чем буду кормить? Вдруг слышу, кто-то идет. Люди с лопатами. Неужели они хотят меня вместе с яйцом зарыть в могилу? Или они хотят только яйцо разбить? Не дам! Нужно бежать, бежать. Бегу по какому-то парку, прячусь за кусты, деревья. Спотыкаюсь, боюсь разбить, охладить своего невылупившегося ребенка. И вдруг меня кто-то сзади хватает за ноги и я лечу в черную яму. Лечу, лечу, а дна все нет. Так и проснулась…
Как ты думаешь, если бы яйцо не пропало, кто бы из него вылупился?
— Наверно, не ребенок, люди из яиц не рождаются.
— Но ведь я твердо знала, что это мое крохотное существо. Часть моего тела.
— Глупости. А если бы урод какой родился?
— Все равно, наяву я бы ни за что не допустила, чтобы оно погибло.
— Господи, какая дурь тебе в голову лезет! Сама подумай, куда нам сейчас связывать себя ребенком? Нам сейчас нужно учиться, а остальное все придет в свое время.
— А если у меня совсем не будет ни мужа, ни детей? Вдруг это яйцо и было все, что мне отпущено в жизни.
— Рано тебе про это думать. Будешь про это много думать, станешь такой же развратной как Ларка.
— Нехорошо так про подругу говорить
— Может, и нехорошо, но уж очень она за мальчишками бегает. Представляешь, у нее Летунов даже дома был. Тебе нравится Летунов?
— Нет.
— И мне тоже нет. Подумаешь, папочка у него морской офицер. Зато он сам плохо учится.
— Мне Лара говорила про Летунова.
— А она тебе говорила, что ходит на набережную знакомиться с нахимовцами?! Это в седьмом-то классе, представляешь! Что же с ней будет в девятом-десятом классе? А ты еще согласилась с ней вместе писать сочинение.
— Она мне первая предложила.
— При чем тут первая? Если мы сейчас, две самых близких подруги, не удержим ее на краю пропасти, она очутится на самом дне.
— Какое дно!? Подумаешь, один раз попробовала курить…
— Что-о?! Она, оказывается, еще и курит? И ты все это время молчала! Покрываешь ее?! Не стыдно тебе?! Вот смотрела вчера фильм по телеку про учительницу?
— Нет.
— Ну, там она приехала в вечернюю школу работать, а там был плохой ученик. Пил, курил, прогуливал и все такое. Так она знаешь, как его в оборот взяла! Перевоспитала и все такое. Он еще потом в нее влюбился. А если бы она как ты: «подумаешь, курит»? Между прочим, я внешностью на ту актрису похожа. Правда-правда, волосы такие же светлые и вьются на концах, глаза серые и ресницы, смотри, длинные и загибаются. Я на многих артисток похожа. А у тебя нерусское лицо. Правда-правда. Волосы темные и глаза коричневые. Мама сказала, что ты, наверно, еврейка.
— Ну что вам евреи сделали? Гитлер их в газовых камерах убивал!
— Ты только не обижайся, я ничего такого про евреев не думаю. Вон Ритка, ведь еврейка, сама призналась, а отличница. Человек не виноват, в какой он семье родился.
Действительно, почему ко мне все лезут с еврейством, а Риту никто не трогает? Хотя она сама еврейские анекдоты рассказывает… Может потому, что Рита лучше учится? Да, оценки для меня сейчас почти не важны. Она лучше одета? У нее мама портниха, конечно, у нее все самое модное. Но у нас есть девчонки — вообще бог знает как одетые, Люська-мальчишница, например, и никто этого даже не замечает. Что же во мне такого неправильного, что сразу еврейкой обзываются?
— Слышала, как она потихоньку ключом щелкнула? Делай вид, что пишешь.
— А-а-а, уроки делаете? Молодцы. Ну, а за контрольную у вас какие отметки? Что, девочка, краснеешь? Двойку что ли получила? Дай-ка я твой дневник посмотрю. Ничего нет дневнике? В тетради должно стоять. Ну-ка, в портфеле посмотрю твою тетрадку. Та-ак… А это что такое?! Откуда у тебя Ларусина тетрадь? Обмануть меня захотели? Что в глаза не глядите? Стыдно? Ах, тут еще и тройка?! Я тебе, Лора, сколько раз говорила, чтоб не смела обманывать! Ведь прекрасно знаешь, что все равно дознаюсь! Нет, обязательно нужно обмануть! Ничего мерзавка не ценит! Стараешься для нее, стараешься, а она тебе за добро ложью. Ну, погоди, тварь бессовестная, дождешься ты у меня теперь нового платья к празднику! Попрыгаешь, упрашивая новые туфли купить.
Ой, какой ужас — разве можно дочку мерзавкой и тварью обзывать?! Из-за какой-то паршивой тройки! Да не нужны Ларуське никакие платья и туфли после этого! Вот сейчас встанет, уйдет из дома и никогда больше не вернется сюда!
