задержано исполнением именно для того, чтобы избежать «неправильной интерпретации».6 С точки зрения «имиджа» так поступить было логично. Пауза была выдержана, и за ней последовало резкое наращивание американо-иракских отношений по многим линиям.
В марте 1982 года правительство США вычеркнуло Ирак из перечня государств, поддерживающих терроризм, и это сразу же открыло путь к предоставлению ему американских займов и кредитов под гарантии правительства США. В феврале 1983 года в Вашингтоне состоялась первая встреча руководителей внешнеполитических ведомств двух стран – Саадуна Хаммади и Джорджа Шульца. Как пишет в своей книге весьма осведомленная американская журналистка из «Нью-Йорк таймс» Элен Сциолино, в разговорах с госсекретарем США Хаммади делал упор на то, что Ирак может быть для США не менее надежным партнером, чем Саудовская Аравия. Признавая, что у последней есть и нефть, и деньги, он подчеркивал, что Ирак зато обладает силой и что в конечном счете именно сила будет важнее. Соединенные Штаты, сказал он, должны смотреть на отношения с Ираком как на «долгосрочные инвестиции».7
Для лоббирования своих интересов в США Багдад направил туда лучшие силы – опытных дипломатов Исмата Киттани и Низара Хамдуна. С первым из них мне потом пришлось иметь много дел как представителем Ирака при ООН. Второй стал послом Ирака в Вашингтоне. Официально дипломатические отношения между Ираком и США были восстановлены 1984 году.
Но еще до этого Ираку начали щедро отпускаться американские кредиты и займы. О том, как нарастал их ежегодный объем, говорят такие цифры: 1982 год – 300 миллионов долларов на закупки американских сельхозпродуктов; 1987 год – 567 миллионов долларов; 1990 год – 1045 миллионов долларов. К 1990 году Ирак стал самым крупным в мире потребителем американского риса, пятым по счету – американской пшеницы и девятым – во всем сельскохозяйственном экспорте Америки. Между 1983 и 1989 годом объем торговли между Ираком и США вырос в семь раз, составив в 1989 году 3.6 миллиарда долларов. За это время США закупили иракской нефти на 5.5 миллиарда долларов.8 С января по март 1990 года на долю Ирака приходилось 8 процентов американского нефтяного импорта.9 Важным индикатором новой политики Вашингтона стало его согласие поставлять в Ирак технологически «чувствительное» оборудование, а также товары двойного назначения. К 1990 году в США было выдано 486 лицензий на такое оборудование для Ирака на общую сумму 730 миллионов долларов.10 Кроме того, ждали решения еще несколько сот заявок.
До продажи американского оружия Ираку дело вроде бы не доходило, но еще в 1983 году Советом национальной безопасности была утверждена установка на то, что США будут поощрять другие страны поставлять Ираку оружие и оказывать иную поддержку в войне с Ираном, в том числе финансовую. Еще, пожалуй, более ярким показателем сдвига отношений между США и Ираком стало сотрудничество разведок двух стран. В мемуарах Джеймса Бейкера сказано, что такое сотрудничество осуществлялось в течение всей войны.11 Американцы снабжали Багдад, в частности, данными космической разведки, что позволяло иракцам более эффективно планировать и осуществлять военные операции.
Случались и осечки, но и американцы, и иракцы быстро принимали меры к минимизации ущерба. Так, вслед за «Ирангейтом» – скандалом, вызванным тайными поставками американского оружия Ирану, – администрация Рейгана демонстративно сделала ряд шагов в сторону Багдада, а последний, в свою очередь, мгновенно принес извинения и выплатил США в качестве компенсации 27 миллионов долларов, когда в 1987 году самолет иракских ВВС случайно попал ракетой в американский военный корабль «Старк», в результате чего погибли 37 человек. Со своей стороны, и США постарались поскорее замять этот инцидент, а ведь легко представить, что было бы, не будь тогда Вашингтон заинтересован в сотрудничестве с Багдадом.
Идя на сближение с ним, Вашингтон руководствовался не только антииранскими целями, но и стремлениями ослабить значение для Ирака отношений с СССР, добиться общей переориентации этой страны на Запад, превратить Ирак в устойчивый рынок для американской продукции. Вместе с тем в американских руководящих кругах не питали ни симпатий, ни доверия к иракскому баасистскому режиму, считая его диктаторским и одним из самых жестоких и репрессивных в мире.
В этом смысле подход Вашингтона к Багдаду был весьма циничен, как и к самой ирако-иранской войне. И Хомейни, и Саддам Хусейн рассматривались им как зло, только первый как большее по сравнению со вторым. Высший американский интерес применительно к этой войне, по словам Генри Киссинджера, состоял в том, «чтобы обе стороны ее проиграли».12 Ту же в принципе мысль, но иными словами, высказывал и руководитель ближневосточного отдела Совета национальной безопасности при президенте Рейгане Джоффри Кемп: «Мы вовсе не хотели, чтобы в войне победил Ирак. Мы хотели, чтобы он не потерпел поражение. Мы отнюдь не были наивными. Мы знали, что он собой представляет».13
После того, как война завершилась, Вашингтон не внес перемен в свою иракскую политику. Лишь год спустя после прекращения огня Белый дом (это было уже при президенте Буше) приступил к ее анализу. Итогом стала одобренная президентом 2 октября 1989 года директива по национальной безопасности номер 26, кодифицирующая американскую политику в Персидском заливе. Применительно к Ираку в ней делался вывод, что «нормальные отношения между Соединенными Штатами и Ираком будут отвечать нашим долгосрочным интересам и способствовать стабильности как в Заливе, так и на Ближнем Востоке».14 Дабы убедиться, пишет Джеймс Бейкер, что более дружественные отношения могут побудить Ирак умерить свое поведение в таких вопросах, как терроризм, права человека, химическое и биологическое оружие, мы были готовы расширить в отношении Багдада свои экономические и политические стимулы. В этой связи, продолжает он, цитируя текст директивы, мы согласились «предоставлять и расширять возможности американским фирмам участвовать в реконструкции иракской экономики».15
«У нас не было, – утверждает Бейкер, – иллюзий по части жестокости Саддама к собственному народу или способности быстро эскалировать напряженность с соседями. Мы тогда полностью сознавали возможность того, что любые «морковки», которые мы предложим, могут не дать нужного результата. На этот случай директива номер 26 предусматривала сокращение связей или отказ от них. Иракское руководство должно сознавать, говорилось в директиве, что любое незаконное использование химического и/или биологического оружия повлечет за собой экономические и политические санкции, к самой широкой поддержке которых мы призовем своих союзников и друзей».16
Бейкер при этом умалчивает, что директива серьезно ошиблась в определении вероятных источников опасности для региона и американских интересов в Заливе. Их по-прежнему видели в Москве и Тегеране. Соответственно в директиве говорилось: «Соединенные Штаты остаются решимыми защищать свои интересы в регионе (если потребуется и окажется подходящим с использованием вооруженных сил США) от Советского Союза или любой другой региональной державы с интересами, не совпадающими с нашими собственными».17 Что такой региональной державой окажется не Иран, а Ирак, в администрации Буша, как убедительно говорят многие авторы, даже не могли и думать: уж слишком, как казалось, заметный крен дала к этому времени в сторону Запада политика Багдада, да и сама страна после восьми лет тяжелейшей войны нуждалась, как считали в Америке, в мире и спокойствии, а не в упражнениях в силовых приемах. В Вашингтоне даже не считали нужным более обсуждать иракские дела на уровне Совета национальной безопасности. Почти вплоть до вторжения в Кувейт тема Ирака в Совете даже не возникала, американская политика на этом направлении была как бы на «автопилоте».
Став госсекретарем США, Джеймс Бейкер при первой же встрече в марте 1989 года с представителем Ирака (заместителем министра иностранных дел Н. Хамдуном) заверил его в приоритетности значения для США отношений с Ираком и выразил надежду на дальнейшее с ним сближение. Это же было главным мотивом беседы Бейкера в октябре 1989 года с министром иностранных дел Тариком Азизом.
Казалось бы, у Багдада не было видимых причин для беспокойства или неудовольствия. Однако с осени 1989 года и вплоть до вторжения в Кувейт с иракской стороны в контактах с США начала настойчиво звучать тема обид и претензий к американскому партнеру. Поводы были самые разные – дипломаты и спецслужбы США настраивают-де против Ирака другие арабские страны, в частности страны Залива, пугают их Ираком, американская пресса публикует нехорошие статьи, особенно по правам человека в Ираке, притеснениям курдского населения, дальнейшему накапливанию химоружия и т.д. Теперь, глядя с дистанции лет на тогдашнюю тактику Багдада, испытываешь ощущение, что она велась по принципу: нападение – лучшая защита, то есть заставить американцев оправдываться, виноватить в действительных и мнимых прегрешениях и тем самым затруднять адекватную реакцию на реальные шаги Багдада по усилению своей военной машины и иные мероприятия, которые в других условиях стали бы предметом
