— Я не уверен, что это имеет значение.
— Я тоже не уверена, — сказала она. — Наверное, поэтому ты и не знаешь. Пока не заболеешь раком или какой-то другой неизлечимой болезнью, это тайна. Поэтому вполне можно остаться и посмотреть, как все получится, вместо того, чтобы прыгать на последнюю страницу и все портить.
Вот эту нашу беседу я и пытался анализировать. Эти слова я повторял у себя в сознании снова и снова, и старался снова и снова с ними разобраться. Как и во многом, что она говорила и что я помню, здесь сквозили надежды и виды на будущее. Анна редко высказывалась определенно. Ничто никогда не бывало черно-белым. У нее имелось свое мнение по всем вопросам. Она была упрямой и своевольной, и могла отстаивать две противоположные точки зрения на почти любую тему с одинаковой уверенностью. Или же эта уверенность казалась одинаковой.
— Убеди меня, — обычно говорила она. Я не мог убедить даже себя самого.
Она была тайной. Разве она хотела, чтобы это испортили?
Голова мистера Девона дернулась вперед, и он посмотрел на меня. Глаза у него были широко открыты.
— Как ты думаешь, она мне позвонит? — спросил он. — Кто?
— Та девушка, — ответил он, потер лицо ладонями пару раз, а потом огляделся. — Я имею в виду насчет фотографий.
— Я не знаю, — сказал я. — А вы сегодня фотографировали?
Он протянул руку к фотоаппарату, словно впервые его заметил.
— Нет, — сказал он. — Я часто беру его с собой и пытаюсь не забыть, что нужно сделать побольше снимков, но, похоже, я их почти никогда не делаю.
Он снял фотоаппарат через голову и протянул мне.
— Сними меня, — попросил он.
Я поднял фотоаппарат к глазам, а мистер Девон внезапно закричал: — Нет!
Я продолжал держать фотоаппарат, он неловко поднялся и выхватил его у меня. Его покачивало.
— Я сказал: нет.
Мистер Девон снова опустился на свое место, поднес фотоаппарат к глазам и сфотографировал меня. Вспышки не было.
— Все должно быть в порядке, — объявил он. — Здесь достаточно яркое освещение.
Затем он осторожно просунул голову в петлю, теперь фотоаппарат снова болтался на ремешке у него на груди.
— Мне следовало сделать тебя фотографом команды в этом году, — сказал он. — Это я сглупил. А на следующий год ты будешь играть. Ты ведь будешь играть, да?
— Я не знаю, — ответил я. — Может, от меня будет больше пользы команде, если я стану фотографировать.
— Посмотрим, — сказал мистер Девон. — За год многое может случиться.
Он снова откинулся на спинку кресла, через несколько минут у него расслабился и приоткрылся рот. Он напоминал мне отца, дремлющего в кожаном кресле в берлоге, не осознающего и не беспокоящегося о том, как глупо он выглядит.
Мистер Девон проснулся только, когда поезд подходил к станции. Он снова стал таким, как обычно. Мы прошли к его пикапу.
— Давай надеяться, что он заведется, — сказал он. Машина нормально завелась, но печка так и не работала.
Мы оба дрожали на пути назад, смеялись, когда у нас стучали зубы, а белые облака пара изо рта наполняли салон.
— Если у тебя есть спичка, воспользуйся ею, — сказал мистер Девон. — Подожги что-нибудь, что угодно — книгу, сиденье, мою куртку. Тебе когда-нибудь было так холодно?
— Может, вам попробовать порешать математические задачки, — предложил я. Не думаю, что он посчитал мое предложение смешным. Остаток пути до моего дома мы проехали в молчании.
— Вероятно, оно того не стоило, — сказал мистер Девон.
— Нет, стоило. Я отлично провел время. Спасибо за то, что пригласили, и за все остальное.
— Я думал, что там окажутся и другие ребята из школы. Те, кого ты знаешь. Но, наверное, это не ближний путь.
— На самом деле, не так далеко, — заметил я.
— Выставка будет работать еще неделю.
— Я расскажу ребятам, — пообещал я.
— Только бар не упоминай, — попросил мистер Девон. — Но ведь там было неплохо, правда?
— Правда.
Той ночью я не мог спать и впервые после исчезновения Анны включил коротковолновый радиоприемник. Я слушал те же странные голоса, отправляющие те же непонятные послания кому-то или никому, которые мы обычно слушали с Анной. Когда передача заканчивалась или звук исчезал, я обычно переходил на другую частоту, просто убивая время.
Через час. или два я наткнулся на слабый сигнал — женский голос читал долгий список чисел. Голос звучал где-то в отдалении и очень слабо, словно похороненный в атмосферных помехах, но я узнал его. Она вполне могла бы кричать мне в ухо. Это был голос Анны. Он звучал точно также. Я сел на кровати и стал перемещать радиоприемник. Я держал его то сбоку, то над головой, то перед собой, пытаясь добиться лучшего приема, более четкого сигнала. Звук лишь немного улучшился. Я мог различить некоторые числа, но не все.
— Один, девятнадцать, девятнадцать, четырнадцать, пятнадцать, двадцать три.
Затем голос исчез. Больше ничего не было, только атмосферные помехи. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого. Я поспешно вскочил с кровати и включил свет. Я записал время, частоту и числа, которые помнил. Я не был уверен, в правильном ли порядке их записал, но пришлось действовать так быстро, как только возможно. Так что — как запомнил…
На следующий день я получил письмо по электронной почте, в котором указывалась частота, которую я слушал в предыдущий вечер, и стояло «22:00 est»[37]. Я отправил ответ по электронному адресу, с которого пришло послание.
«Кто ты? — написал я. — Что ты пытаешься мне сказать?»
Но ответа не последовало.
В тот вечер я стал слушать приемник в девять часов, но на той частоте ничего не было, кроме помех. Ровно в десять часов та же женщина, чей голос звучал точно также, как звучал бы голос Анны, произнесла следующее:
— Внимание! Девятнадцать, пятнадцать, тринадцать, пять, двадцать, восемь, девять, четырнадцать, семь.
Пауза.
— Один, девятнадцать. Пауза.
— Девятнадцать, восемь, тринадцать, шестнадцать, двенадцать, пять.
Пауза.
— Один, девятнадцать. — Пауза. — Девятнадцать, четырнадцать, пятнадцать, двадцать три.
Это все повторили несколько раз, затем передача прекратилась.
На следующий день я получил письмо по электронной почте с того же адреса.
«Что это значит?» — спрашивали меня.
«Это как раз то, что я хотел бы знать, — ответил я. — Кто это отправляет?»
Следующие два вечера я слушал те же числа, и еще больше уверился в том, что это голос Анны. Передачи были совершенно одинаковыми, словно прокручивалась запись. Больше никаких писем по электронной почте я не получал.
Я стал меньше думать о передаче и больше — о числах. Что они означают? Я выписал их на листке бумаге и изучал. Ничего. Я снова их записал. Ничего. Затем я разбил их на пять групп, отделив в
