И вот я все еще здесь и по-прежнему один. Лишь одиночество, и ничего больше. Как уже сказано, я священник. Я не хотел признаваться в этом сразу, так как мне посоветовали не раскрывать себя. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что мои враги найдут то, что я сейчас пишу, гораздо раньше, чем меня самого. В конце концов, я впервые в таком положении, когда нужно скрываться, должен признаться — мне это по душе. У меня есть возможность испытать плоть свою, как делали первые христиане. Мой чулан совсем не похож на их сырые катакомбы, но ведь сейчас совсем другие времена. Скорее от скуки, чем из тщеславия, скажу — или напишу, на ваше усмотрение, — что родился я в Страсбурге, стал послушником в монастыре Сен-Дени и там же принял сан. Мне сорок два года. Миссии в Китай предшествовала целая череда событий. Сначала я хотел поехать в Гватемалу, но моя кандидатура была отклонена — мой испанский сочли недостаточно беглым. Оставалась Африка, но, по правде говоря, меня просто ужасают войны, и, поскольку нужно было наконец определиться, я записался в азиатскую миссию, попросив назначения в Китай. Европейские священники не говорят по-китайски и не считают нужным это делать, и здесь это в порядке вещей и не является недостатком. Я живу в этой стране уже два года, все это время учусь и проповедую, что, кстати, не так уж просто.
Как же колумбиец доберется сюда? Этот вопрос не перестает мучить меня, и я не могу ответить на него, ведь кажется немыслимым найти дорогу в это укрытие. По крайней мере мне уже не удается как следует ее вспомнить. Знаю, что надо миновать несколько хутонгов, или проулков, пройти через пролом в стене, пересечь пустырь и войти через заржавленную калитку. Как вы уже знаете, помещение, в котором я нахожусь, представляет собой нечто вроде склада. Всюду строительный мусор и множество деревянных ящиков с проржавевшими замками. Между этими ящиками я и прячусь, а значит, если кто-то и проникнет сюда, ему не так-то легко будет отыскать меня. И если этот кто-то захочет заполучить рукопись, не сказав пароль, ему придется отбирать ее у меня силой, что будет делом нелегким. Несмотря на то, что я священник, я мужчина крепкий, худощавый, ловкий — в молодости занимался спортом и всегда соблюдал умеренность в еде. К тому же я достаточно хорошо изучил свое убежище и подготовил план побега на случай, если обстоятельства того потребуют. А состоит он вот в чем: запрыгнуть на один из ящиков и вылезти через верх. Я собрал достаточное количество старых кирпичей, железяк и щебенки, которые можно будет бросать в моих преследователей. Если это не поможет задержать врагов, нужно будет залезть на главную балку крыши и, сделав практически цирковой трюк, добраться до слухового окна; оно закрыто цинковым листом неплотно, так, что без труда можно проделать отверстие и выбраться. Уже на крыше нужно будет добежать до дымохода, сложенного из старых кирпичей, с железными скобами; они составляют подобие лестницы, по которой можно перебраться на крышу соседнего дома. А дальше я снова побегу в надежде, что провидение выведет меня куда-нибудь. Таков план побега. Единственное, на что я могу рассчитывать, если меня обнаружат. А пока меня продолжают терзать вопросы: приехал ли в Пекин мой спаситель? Знает ли он, какая трудная задача поставлена перед ним? Какой будет наша первая встреча? Что же касается рукописи, ее и мое существование теперь едины и неразделимы, как жизни охотника и зверя, которого он преследует.
ГЛАВА 10
Аэропорт Пекина, 12:30 пополудни
Миновав множество коридоров, эскалаторов и стеклянных дверей, путешественники оказались в огромном зале, разделенном перегородками, за которыми располагались служащие таможенной службы. Они проверяли визы, сверяли фото в паспорте с оригиналом, находящимся перед ними, и, если все было в порядке, ставили отметку о въезде в страну, иногда даже добавляя: «Добро пожаловать в Китай». Вновь прибывшие, зайдя в этот зал, где было более сорока отделений, должны были заполнить анкету — ее нужно было предъявить по требованию властей. Позади пункта охраны находился огромный щит с иллюстрациями национального достояния — достопримечательностей, которые разрешалось осмотреть в Пекине: Великая Китайская стена, дворцы Запретного города, Небесный замок, озеро у Летнего дворца, медвежонок панда, портрет Мао, площадь Тяньаньмэнь и артисты Пекинской оперы.
Когда пассажиры прошли контроль, оставив позади иммиграционные службы, длинные эскалаторы доставили их на первый этаж, они увидели наверху второй щит с видами города и цветными арками с надписями «Пекин-2008» (китайская столица — один из кандидатов на проведение Олимпийских игр 2008 года).
Багажные ленты уже вращались. На электронном табло высвечивались названия городов и названия рейсов, откуда прибыли самолеты. Лента номер 14 выбросила багаж трех самолетов, только что прилетевших из мест, расположенных в самых разных точках земного шара: Лос-Анджелеса, Франкфурта, Гонконга. Пассажиры, уставшие после долгого перелета, предусмотрительно взяли тележки и с нетерпением ожидали появления своих чемоданов в надежде поскорее добраться до отеля (если это были иностранцы), принять душ и прилечь отдохнуть.
Журналист Суарес Сальседо, зевая, получил свои документы и удостоверился, что все оформлено и заверено, как полагается; он боялся, что могут возникнуть какие-нибудь проблемы, и такое беспокойство было вполне объяснимо, учитывая его гражданство и тот факт, что подобное чувство всегда возникает при выполнении пограничных формальностей. Время от времени он потирал руки, ежась от холода. Без сомнения, вылетая из Гонконга с его тропической жарой, он не подумал о том, что здесь, в Пекине, будет немного прохладнее. К тому же кондиционеры работали на полную катушку, так что он просто замерз.
Рядом, буквально за его спиной, стоял немецкий синолог Гисберт Клаус. Он явно угадал, одевшись во фланелевую рубашку с длинным рукавом. Перед вылетом профессор скрупулезно высчитал недельную температурную кривую, установил среднее значение, чем и руководствовался при выборе костюма для путешествия. Он был спокоен. В правой руке он держал карманное издание «Панамского портного» Джона Ле Карре и как бы нехотя читал. Казалось, он никуда не спешит. Неподалеку, практически вплотную к движущейся ленте, пошатывался мужчина, напоминающий китайца, хотя из-за темного цвета кожи его можно было принять и за филиппинца; он взирал на окружающих с тем отсутствующим видом, который бывает у людей, изрядно выпивших; с некоторой долей идеализации его можно было назвать «отстраненным». Это был писатель Нельсон Чоучэнь Оталора. Было ясно, что он пил на протяжении всего перелета, во всяком случае, точно хватил лишку. Он что-то шептал сквозь зубы и время от времени грозил пальцем, будто хотел дать кому-то важный совет или что-то запретить ребенку. Рядом с ним покачивался, как маятник, человечек с маленькими глазками и намечающейся лысиной; он сцепил руки на животе и тоже ждал с видом раскаяния, иногда вздрагивая от икоты. Бразильский проктолог Рубенс Серафин Смит. Его опьянение не было бы таким явным, не распространяй он невыносимый запах.
Через некоторое время все направились к выходу, толкая перед собой тележки с багажом. Проктолога Рубенса Серафина Смита уже ждал улыбающийся шофер, который держал табличку с его именем и заголовком «Международная медицинская ассоциация». Доктор ехал в отель «Кемпински», но предложил подвезти своего попутчика, профессора Нельсона Чоучэня Оталору, до «Холидей инн» в Лидо. Водитель охотно согласился, сообщив, что это по дороге. Среди людей, ожидавших такси, можно было увидеть синолога Гисберта Клауса. Подошла его очередь, он сел в красное пекинское такси, сказал по- китайски, что ему нужно в отель «Кемпински», и не сдержал радостного жеста, заметив, что таксист его понял. В следующем такси журналист Суарес Сальседо показал водителю бланк отеля, и тот прочел надпись: отель «Мир Китая».
Ярко светило солнце, и воздух был чист. Все указывало на то, что начинается хороший день.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В Пекине все кажется большим. А то, что большим не является, напротив, слишком маленькое. Маленькие, переплетающиеся
