— Вам лучше? — спросил меня преподобный Ословски.
— Да, лучше, — ответил я. — Теперь я готов вас выслушать. Мой первый вопрос прост: какое отношение вы имеете к Пети?
— Пети — бывший дипломат, который работает в разведке. Когда у нас возникла проблема, о которой я вам говорил, с пропавшим священником и с документами, мы прибегли к его помощи. Уже не в первый раз Пети, чьей специализацией является Дальний Восток, помогает нам.
— Специалист по Дальнему Востоку? — спросил я удивленно. — Судя по тому, что я имел возможность наблюдать, он ненавидит Азию.
Видите ли, уважаемый господин журналист, — добавил Ословски, — человеческие существа не всегда достигают того, чего они хотят. Это один из величайших парадоксов. Если бы мы достигали всего, жизнь была бы пресной, более того, невыносимой. Вы читали «Шагреневую кожу» Бальзака? Несовершенство поддерживает в нас жизнь. Но простите, я отклонился от темы.
— Ничего страшного, — поспешил я ответить, — я тоже весьма склонен к размышлениям, и эта тема мне интересна. Хотя, откровенно говоря, в этот момент нужно срочно выяснить другое. Например, кто этот проклятый пропавший священник и о каком документе вы упоминали?
В этот момент машина остановилась в пробке на подъезде к рынку. Чжоу высунул голову в напрасной надежде разглядеть, что там дальше. Через открытое окно салон наполнился сильным запахом. Сухие цветы. Острый запах. Пряности.
— Это обычный, ничем не примечательный французский священник, — сказал преподобный. — Его имя и фамилия действительно не имеют значения. Важно то, что он исчез. Мы, старшие по чину, должны были знать, где он остановился, но в результате ряда небрежностей и, скажем так, недосмотров потеряли его из виду. Откровенно говоря, я и сам не знаю, что именно произошло. Я лично дал ему приказ спрятаться и не делать ни одного движения до тех пор, пока не появится агент от Пети, то есть вы. Но что-то случилось, теперь мы не знаем, где он. Грубо говоря, кто-то у нас ею украл.
Движение на дороге снова восстановилось, и Чжоу принял нормальную позу. Водительское сиденье было приспособлено для карлика и казалось детским стульчиком. Преподобный Сунь Чэн, сидевший рядом с ним, глядел в окно с застывшим выражением лица — с выражением, не соответствовавшим разговору, который мы с Ословски вели на заднем сиденье.
— Что касается документа, — продолжал преподобный, — речь идет о чем-то в высшей степени деликатном. Это оригинал рукописи собрания стихотворений китайского писателя XVIII века Ван Мина, автора, достаточно известного здесь. Эта книга имеет трагическую историю, потому что она была утверждена в качестве сакрального документа сектой, которая хотела покончить с христианами. В Китае я избавлю вас от деталей, но знайте, что преследования христиан в Древнем Риме — детская игра по сравнению с тем, что происходило в этой стране. Вы слышали о Боксерах?
— Да, — кивнул я, — одно из восстаний, которое покончило с империей. Я видел фильм.
— Точно, — согласился Ословски. — Тайное общество разгромили, уничтожили, а рукопись в силу ряда случайностей оказалась в сейфе французской дипломатической миссии. Двадцать лет назад, после реструктуризации, посольство вручило часть своего «мертвого» архива нашей церкви, которая является церковью французских католиков. Книга была перевезена туда. Никто не знал, о чем именно идет речь, а несколько недель назад случайно рукопись была обнаружена.
— Прошу прощения, что прерываю вас, падре, — сказал я, — но в наше-то время почему этот документ все еще опасен?
— В этом вся суть дела. — Он откашлялся, как бы набираясь сил для того, что должен был сказать. — Секта, о которой мы говорим, была побеждена, но не исчезла. Потомки ее членов хотят восстановить тайное общество, а для этого им нужна рукопись. Поэтому мы попросили о помощи. Времена изменились, но вы поймете, если я скажу, что у нас, католиков, есть некоторые сомнения по поводу того, признать ли секту, которая сто лет назад погубила более двадцати пяти тысяч христиан. Вы понимаете? Поэтому мы обратились к властям, рекомендуя изъять отсюда этот опасный документ.
— А почему бы его не уничтожить, падре?
— Мы не можем этого сделать, — сказал Ословски, — в конечном счете так будет только хуже. Какую бы угрозу он ни представлял, этот документ — часть чужого исторического наследия, и мы должны его уважать. Достаточно забрать книжку отсюда и передать в хорошие руки, чтобы можно было вернуть, когда ситуация изменится.
Выслушав это, Чжоу закивал так энергично, что закачался на своем сиденье.
— Как члены тайного общества узнали, что рукопись у вас в руках? — спросил я.
— Чудовищная случайность. Ее увидел уборщик, который оказался членом секты. В ту же ночь за ней пришли. Юноша, который работал в архиве, сейчас в больнице. Вот так сейчас и обстоят дела: священник пропал. И рукопись неизвестно где. Вы понимаете всю серьезность ситуации?
— Понимаю, падре, конечно, — кивнул я. — Но при всем при этом что я могу сделать? Если речь о том, что нужно вывезти из страны документ, которого у вас уже нет или который вы потеряли, то я-то что должен делать?
В этот момент отец Сунь Чэн в первый раз повернул голову в нашу сторону и посмотрел на Ословски. Холодные взгляды двух стариков соприкоснулись. Не знаю, какой диалог при этом произошел. Не знаю, что они сказали друг другу. Потом Сунь Чэн отвернулся, а Ословски сказал мне:
— Вы должны помочь нам найти их. Священника и документ. А потом вывезти рукописи из Китая.
Я продолжал смотреть на него, удивленный определенностью слов.
— Я не для этого приехал, преподобный, — возразил я. — Почему я должен это делать?
— Потому что именно так сделал бы хороший человек. Можно действовать, не осознавая этого, и действовать плохо. Но когда знаешь, что правильно, трудно этого не сделать. Вы поможете нам просто так, потому что это правильно. Именно так поступил бы хороший человек.
Я словно окаменел. Довод был крепок, как скала. Я рассудил, смущенный и уставший, что не могу его опровергнуть. И молчал. Но когда вдали показалась гостиница, понял, что время поджимает.
— Есть кое-что, что я хотел бы знать, падре, — сказал я. — Когда вы определили это дело как «опасное», о какой степени опасности конкретно шла речь?
— Видите ли, — ответил он несколько смущенно, — не хочу вас обманывать. Нашему помощнику из архива они вставили воронку в задний проход и лили туда кипяток.
— А, понимаю.
Машина въехала на пандус, развернулась вокруг площади и остановилась перед дверью гостиницы.
Я посчитал, что должен дать ответ, но Ословски, чтобы успокоить меня, сказал:
— Идите к себе в номер, отдохните и подумайте. Поспите. Завтра утром я приду позавтракать с вами, и мы поговорим. Спокойной ночи.
Чжоу, будто услужливый шофер, с поклоном открыл мне дверцу. Потом они уехали.
Я очень устал и решил поужинать в ресторане гостиницы: равиоли на пару с соевым соусом и пастой из красного перца. Горшок белого риса и три блюдечка: утка под соусом, овощи и мясо с луком. Зеленый чай, для пищеварения, а главным образом ради удовольствия видеть, как его подают в очень странном чайнике с длинным носиком. Эти священники, сказал я себе, — особые типы. Помочь им найти пропавшего кюре и вывезти документ из Китая. Почему я должен это делать? В конце концов, книга принадлежит китайцам. Хорошо это или плохо, но это их книга. Как поступил бы в подобном случае обожаемый мною Мальро? Мальро был человек действия и, без сомнения, он бы не колебался. «Боксеры». Я вспомнил «55 дней в Пекине» с Чарлтоном Хестоном и Авой Гарднер. Забавно видеть, как история повторяется.
Интересное приключение, а по правде говоря, в моей жизни, не считая двух или трех романтических историй, о которых я уже рассказал, было маловато действия. Это же казалось реальным приключением, непохожим на все то, что я делал до сих пор. Пети — бывший дипломат, ставший секретным агентом! Как любопытно. Казалось, жизнь каким-то образом говорит мне: «Тебя заметили и решили дать тебе возможность стать чем-то большим, чем уехавший из своей страны приспособленец и зануда. Если сокращение радиопрограмм и сражение с журналистами соответствует твоим интеллектуальным ожиданиям, возвращайся в Париж первым самолетом; если нет, если еще есть немного горячей крови в твоих жилах, помоги им, согласись». Я слышал голос священника: «Когда знаешь, что правильно, трудно этого не
