— Чай, чай, — пояснил он. — Несколько чашек зеленого чая — и тело готово к чему бы то ни было. Рекомендую.
— Не забывайте, что я колумбиец, преподобный, — возразил я. — Любой другой напиток, кроме кофе, в это время может быть губителен…
Принесли чайник с кипятком. Ословски налил маленькую чашечку и посмотрел мне в глаза.
— Ну, я пришел выслушать, что вы скажете, — сказал он мне, — вы уже готовы ответить?
Я сделал большой глоток кофе с молоком (третья чашка за утро).
— Помогите мне, преподобный, — сказал я. — Я хочу работать с вами, но у меня все еще есть сомнения.
— Не думаю, что у вас есть сомнения, позвольте заметить. Что у вас есть, так это страх, или я ошибаюсь?
— Может быть, преподобный, может быть, — согласился я. — Да, мне страшно.
— Ничего из того, что я могу сказать, не избавит вас от страха, — ответил он. — Страх иррационален, и знаете что? Мне тоже страшно. Поэтому вы нам и нужны.
— Вот что меня беспокоит. Я так и не понял: если эта рукопись так важна для вас, зачем доверять ее такому человеку, как я? Я хочу сказать, что существуют профессионалы, люди надежные.
— Очень хороший вопрос, дорогой мой, — ответил Ословски. — Отвечу искренне: потому что вы — человек, которого нам послали. В Париже еще не знают, что мы потеряли священника, а следовательно, и рукопись. Для нас это было бы немного неловко. Поэтому я и прошу вас помочь. Естественно, если вы решитесь, вам, в свою очередь, будет помогать профессионал, кто-нибудь из наших, кому можно полностью доверять. Вам только нужно будет следовать за ним. Что скажете? Вы согласны?
— Я не герой, преподобный, посмотрите на меня. Я простой человек.
— Упаси нас Боже от героев, — ответил Ословски. — Герои погубили Китай. Нет, кто нам нужен, — так это хороший человек, такой, как вы.
Мне не передалось спокойствие священника, но я понял, что рано или поздно выйду отсюда вместе с ним и пойду помогать им. То есть я решился.
— Согласен, при условии, что мы не будем продолжать философствовать, — ответил я. — Мы ставим на карту жизнь?
— На самом деле я не знаю. Сам не знаю. Пойдемте.
Я последовал за ним по вестибюлю к выходу. Снаружи нас ждала та же машина, что накануне; за рулем сидел Чжоу, в глаза бросался его элегантный желтый галстук. Молчаливого Сунь Чэна не было.
Преподобный Ословски объяснил, что они не могут отвезти меня во французскую миссию, потому что боятся, что кто-нибудь нас проследит. Никто из тайного общества не должен узнать о связи между мной и рукописью, поскольку, если это случится, у меня возникнут серьезные проблемы, когда нужно будет вывозить ее из Китая. Потом меня высадили возле торгового центра в пекинском районе, который был похож на бедный пригород Парижа, — полно граффити и грязных стен. Указания были самыми простыми: я должен был подняться на верхний этаж в кафе быстрого питания и ждать кого-то, сам ко мне подойдет. Мне порекомендовали сесть за столик в дальнем конце зала, напротив кассы.
Задание было несложным, поэтому я вышел из машины, больше не задавая вопросов, и стал искать эскалатор, чтобы подняться на верхний этаж. Торговый центр показался мне довольно заметным. На первом этаже быт магазины одежды, салоны акупунктуры и центры проявки фотографий. На следующем этаже были столики со всякими сувенирами: пистолетами, которые стреляют огнем, статуэтками драконов, дезодорантами, зонтиками от солнца. На четвертом размещались изделия народных промыслов и отдел бытовой техники. Наконец, на шестом оказалась веранда с кафе. Было около полудня, поэтому там собралось довольно много народу; быстро все оглядев и сообразив, что мне будет трудно объяснить, чего я хочу, я решил воспользоваться старой техникой указательного пальца. Это, это и это. Мясо с паровыми овощами, блюдо из тофу и кукурузы, свиные тефтели с петрушкой и холодный зеленый чай. Почувствовав, как разыгрался аппетит, я устроился за первым столиком, но, погрузив палочки в тофу, вспомнил указания: нужно было сесть за столик в дальнем конце, напротив кассы.
Оглядел кафе поверх голов посетителей и засомневался: в зале было две кассы, по одной в каждом углу. Из-за таких вот мелочей, подумал я, проигрывают войны. В конце концов я поднялся и принялся искать место, равноудаленное от обеих, отчего выглядел, должно быть, смешно, тем более что все столики там были заняты. Спина у меня похолодела, поскольку, пару раз повернувшись, я решил, что даже детям, наверное, уже ясно — у меня здесь назначена секретная встреча. Вдруг молодой китаец отодвинул свой поднос и уступил мне место. Он был похож на студента, судя по рубашке из набивной ткани, джинсам и сумке. Наши взгляды встретились и я, нервничая, опустил глаза, давая ему понять, что это я, но он сделал вид, что ему безразлично. Я предположил, что в зале, вероятно, есть люди, которые шпионят за нами, иначе эта игра не имела смысла. Кто, интересно, наши враги? Я огляделся по сторонам и увидел самые обычные лица, каких много. Отцы семейств, студенты, служащие, девушки, которые смеялись и перешептывались. Блюда, которые показались мне изысканными секунду назад, комом легли в желудок, дала о себе знать застарелая грыжа.
Молодой человек продолжал безучастно молчать, поэтому я встал, поставил опустевший поднос на стойку и поспешил к лестнице. Мне не хватало воздуха. Тяжесть в желудке давила, я боялся, что меня стошнит. Спустившись, я увидел у подножия лестницы моего соседа. Как он мог обогнать меня?
— Следуйте за мной, — сказал он по-французски.
Мы спустились на стоянку, и он пригласил меня залезть в кузов грузовика, на котором развозили продукты. Если б я был в Боготе, то сказал бы, что это фургончик прачечной. Он поднялся в кабину, завел мотор. В кузове не было окон, поэтому я не мог видеть, куда мы едем (как будто такая возможность позволила бы мне понять, где мы находимся). Я снова — в который раз, с тех пор как вылетел из Парижа, — испытал знакомое чувство: все вокруг в курсе того, что происходит, кроме меня. Проклятие, как я мог помочь, если был единственным, кто ни черта тут не понимает!
Через минуту фургон остановился, и кто-то открыл дверь. Машина стояла в гараже.
— Выходите, пожалуйста, — сказал мне молодой человек. — Следуйте за мной.
Мы поднялись вверх по лестнице и оказались в комнате без окон.
— Меня зовут Чжэн, я буду работать вместе с вами. Рад познакомиться.
— Спасибо, Чжэн. Меня зовут Суарес Сальседо. Где мы?
— В надежном месте. Подойдите поближе к свету. Молодой человек открыл папку и показал мне несколько фотографий.
— Вот священник, которого мы ищем, его зовут Режи Жерар. Это его последняя фотография.
Он показался мне довольно обыкновенным типом лет сорока. Никак не старше сорока пяти…
— Он пропал три недели назад. Рукопись у него.
— Почему он пропал?
— Кто-то проник в наши ряды, а когда мы это поняли, его уже было не достать. Действовать тайно — большая проблема. Мы собирались перевести священника в другое место, но нас опередили. Кто-то его выкрал.
— Кто это мог быть? — спросил я.
— Вижу, вы смотрите в корень. Это могло быть правительство, в таком случае мы больше его не увидим. Возможно, другое тайное общество, которое стремилось избежать того, чтобы «Белая лилия», наследники «боксеров», усилилась. Это точно не «Белая лилия» — они за нами следят, значит, Жерара у них нет. Есть и другие возможные кандидаты, агенты других церквей. Может быть, методисты или адвентисты. Они уже долго живут в Китае и тоже в прошлом пережили преследования со стороны сект.
Чжэн произвел на меня хорошее впечатление. Наконец кто-то прямо отвечал на мои вопросы.
— Это действительно так опасно, как говорит Ословски?
— Ну, он человек верующий, а вера рождает чувство трагического, — уверенно ответил он. — Да, кто-то нанес увечья молодому человеку, сотруднику архива, но нам удалось узнать, что это была лишь малочисленная группировка внутри «Белой лилии». В организации есть сторонники насилия, но у них практически нет власти.
— Мне бы хотелось верить в это, Чжэн, но, к сожалению, я должен напомнить вам о том, что произошло в Гер мании. Там было пятьдесят миллионов жертв.
