— Такое могло произойти там, но не здесь. Мы мирные люди.
Его апломб привел меня в замешательство.
— Чжэн, я ценю вашу искренность, но должен задать очень откровенный вопрос.
— Пожалуйста, — ответил он.
— Кто вы?
— Для кого как. Вам я друг. Для них — чрезвычайно опасный человек.
— Но… вы священник?
— Да, сейчас да. Вся моя энергия посвящена Богу, поскольку я три года назад приобщился к французской конгрегации. Но до этого я был солдатом. Я входил в состав особых формирований контрразведки. Прошел подготовку в Москве и в Хо Ши Мине, говорю на четырех языках. Не будет преувеличением, если я скажу, что могу разобрать базуку за шесть минут, смазать ее части за пять минут и снова собрать за восемь. Я никогда никого не убивал, но ранить — ранил. Ранить более действенно, чем убивать. Я состоял в тайной полиции, которая подавила студенческую демонстрацию на площади Тяньаньмэнь, и я вот что скажу: вы на Западе ничего не понимаете в том, что тут произошло.
Я пришел в замешательство, но понимал, что не время вступать в политические споры.
— Положим, все именно так, — сказал я. — Полагаю также, что вы — доверенное лицо Ословски.
— Мы понимаем друг друга, — ответил Чжэн. — Перед тем как стать миссионером в Китае, он был капелланом в Восточной Африке. Он не боится борьбы. Точнее, он боится только бесплодной борьбы. Отец Сунь Чэн, наш настоятель, попросил нас заняться этим делом. Продолжим?
— Да, благодарю за откровенность, — сказал я.
Чжэн развернул карту города с отметками.
— Вот место, откуда исчез Режи Жерар. — Он указал точку на юго-востоке. — Наш человек должен был доставить его сюда, в район около кладбища, то есть в противоположный конец города. Если Жерар жив, остается вероятность, что он не знает, что попал в руки не к тем людям. И кое-что еще. В последнем письме, которое мы успели отправить ему до того, как он исчез, была ваша фотография.
— Моя?
— Да. И кое-какая информация. Он должен был вас узнать. У Жерара был приказ уничтожить эти записи, на случай если его схватят. Положим, он так и сделал, потому что в противном случае вы бы тут сейчас со мной не разговаривали. По прибытии вас не узнали, хотя тщательно контролируют аэропорт. Поэтому мы полагаем, что Жерар выполнил инструкции. Не беспокойтесь. Я сказал это вам только для того, чтобы предупредить: возможно, вас знают в лицо.
Моя правая рука сама собой потянулась к сумке, вытащила оттуда пачку сигарет и вставила одну мне в рот. Когда я пришел в себя, выяснилось, что я курю.
— Что делать, если меня схватят? — спросил я, между тем как крупная капля пота текла по спине.
Чжэн открыл чемоданчик и протянул мне сотовый.
— Нажать эту кнопку, — сказал он, указывая на зеленую клавишу. — В памяти этого телефона есть мой номер. Если вам удастся сделать звонок и оставаться на связи три минуты, я вас найду.
— А если нет?
— Если нет, много всякого может случиться, в зависимости от того, кто вас схватит. Если это будут люди «Белой лилии», не думаю, чтобы вам причинили вред. Худшее, что они могут сделать, — на некоторое время запереть вас в каком-нибудь мрачном месте до тех пор, пока не найдут рукопись. Если это будет правительство, — возможно, вас депортируют. Про остальных — не знаю. Вы верующий?
— Нет, к сожалению.
— Тогда я не могу посоветовать вам молиться, — усмехнулся Чжэн.
Я подумал о своей парижской квартире на улице Гобеленов, о моих книгах, о рутинной работе и, конечно же, о прежних надеждах стать писателем. Все это вдруг показалось мне чем-то далеким, сценами из прошлой жизни. В каком-то смысле Лоти стал для меня кем-то вроде нищих мудрецов из сказок, которые отклоняют главного героя от пути и меняют его судьбу. Мне пришло в голову, что если бы Мальро оказался в этой комнате, он бы не стал задавать столько вопросов.
— Продолжим, — сказал я ему, положив телефон в сумку. — Каков следующий шаг?
— Установить точно, кто захватил Жерара. Узнать, где он. Наконец, вытащить его оттуда, упаковать рукопись в ваш чемодан и доставить ее на самолет на Гонконг.
— Когда вы так говорите, все кажется очень простым.
— Все предельно просто, но реальность состоит не только из слов, к сожалению. Пойдемте сделаем несколько визитов.
Мы вернулись в гараж. На этот раз Чжэн воспользовался не фургоном, а джипом «Чероки».
— Уже нет риска, что вас увидят, — пояснил он. — В этом районе все чисто.
Через некоторое время автомобиль припарковался на тротуаре, на каком-то проспекте, возле здания, которое было похоже на магазин тканей. Но мы не стали заходить внутрь, а пошли по боковой улице до второго ряда домов. Там была дверь с надписью на китайском. Не задавая лишних вопросов, я прошел вслед за Чжэном во внутренний дворик, плотно затянутый веревками, на которых висело сушившееся на солнце белье. Здесь пахло бедностью, то есть вареной цветной капустой и луком. Ребенок рисовал на земле круги и прыгал через них. Чжэн постучал в дверь в глубине двора.
— Вей? — услышал я.
— Это Чжэн, откройте, — произнес он, к моему удивлению, по-испански.
Дверь открылась, на пороге показался лысый мужчина. По его виду легко можно было понять, что он спал после обеда. На нем была пропитанная потом фланелевая рубашка.
— Что за хмырь? — спросил мужчина у Чжэна, указывая на меня.
— Друг из Колумбии.
— Ах, простите, — смутился тот. — Не знал, что вы говорите по-испански.
— Меня зовут Суарес Сальседо, — представился я, протягивая ему руку.
— Криспин Ореха, ваш покорный слуга — и Божий, — ответил он. — Проходите, я как раз собирался пить чай.
В комнате пахло грязными трусами, но она была достаточно просторной. На дальней стене висела афиша Манолете и фотография короля Хуана Карлоса, и то и другое прибито к стене обойными гвоздями. Криспину Орехе было лет сорок пять. Может, чуть старше, но не больше пятидесяти. Худой, крепкого телосложения. Он достал три чашки, положил в каждую несколько веточек чая и налил кипятка. Мы стали пить чай.
— Что вас привело в это… скромное жилище? — спросил хозяин.
— Нам нужна информация, — сказал Чжэн. — Информация о действиях твоих шефов.
Потом обратился ко мне по-французски:
— Это бывший миссионер-иезуит. Его лишили сана, потому что он обрюхатил медсестру во время миссии во Внутреннюю Монголию, а также из-за алкоголизма. Сейчас он проходит лечение и работает шофером у методистов. Он многим мне обязан.
Черт, подумал я, все здесь бывшие. Бывшие иезуиты, бывшие священники, бывшие алкоголики. В конечном счете каждый из нас раньше был кем-то другим. Я — бывший несостоявшийся писатель, а в результате этого приключения, возможно, стану бывшим журналистом.
— Опять ты, засранец, говоришь на своем тарабарском! — запротестовал Криспин. — Знаешь, что я тебе скажу? Я его скоро выучу и нарушу твою хитроумную тактику!
— Я должен задать тебе несколько вопросов, — отмахнулся Чжэн. — Помнишь отца Режи Жерара?
— Да, француза.
— Ты его в последнее время видел?
— Нет, а что? С ним что-нибудь случилось?
— Мы его ищем. Может быть, вы заметили что-нибудь необычное? — уточнил вопрос Чжэн. — Я имею в виду новых людей, новых водителей, машины, которые отъезжали без видимых причин, телефонные звонки, конфиденциальные разговоры и все такое прочее.
— Я ничего такого не заметил, — ответил Криспин. — Но ты ведь знаешь, я не особо
