Горянка

Избавить вас, жены солдат».
О, как, если б только вы знали,
Противен он стал Асият.

Противен за то, что он пьяным
Шататься по улицам мог,
Когда недосуг аульчанам
Воды даже выпить глоток.

За то, что у школы за нею
Охотился этот жених.
За то, что дружкам ахинею
Он нес о победах своих.

За то, что во время картины
Подсолнухи щелкал в кино…
И просто без всякой причины
Он стал ей противен давно.

Бухгалтером был он. И Асю,
Быть может, и впрямь оттого
Всегда математика в классе
Влекла к себе меньше всего.

Ей снился в обличье, бывало,
Нечеловеческом он.
И, вся холодея, кричала
Она от испуга сквозь сон.

Но там, где над крышей мечети
Плыл месяц в туманную даль,
Держалась от улиц в секрете
Истории этой печаль.

Кто ж знал о ней?
                          Речка, да поле,
Да ветви раскинувший сад,
Да самая верная в школе
Одна из подруг Асият.

Да парень соседский в ауле
О ней догадался.
                         Он был
Догадлив так не потому ли,
Что девушку тайно любил?

Да мать, чья душа изболела,
Да, может, немножко отец,
Чье слово решало все дело,
Как пущенный метко свинец.

Еще о ней мог бы, к примеру,
Легко догадаться Осман.
Но самоуверен не в меру
Был этот кичливый болван.

* * *

Мерцали созвездья, украсив
Полночного неба скрижаль.
И Вере Васильевне Ася
Поведала эту печаль.

И, плача, чуть слышно сказала:
«Как будто у края небес
Я к черной реке с перевала
Спустилась, а мост вдруг исчез.

Нетрудно в беде оступиться.
И вот я на ваш огонек
Пришла, чтоб своей ученице
Вы дали последний урок».

«Грустны твои думы, как тучи.
Не плачь, Асият. Ничего.
И как поступить тебе лучше,
У сердца спроси своего.

Ты думаешь, было когда-то
Легко в молодые года
Мне, тихой москвичке с Арбата,
Отважиться ехать сюда?