Мать плакала: «Доченька, право, Не сможешь ты жить среди гор. Там дикие, темные нравы Бытуют еще до сих пор. В могилы — о том я читала, — Ложится там больше людей, Сраженных ударом кинжала, Чем умерших смертью своей». И маминым просьбам на милость Сдалась бы я, может быть, но В груди моей сердце забилось. «Езжай!» — приказало оно. Не платьями — книжками, Ася, Набила я свой чемодан. Простилась с Москвой, в одночасье Уехала в твой Дагестан. И вот в этом горном ауле, Где небо пронзает скала, Где чуть не погибла от пули, Поверь мне, я счастье нашла. Дала я уроков немало За двадцать без малого лет. Боролась, любила, страдала. Был труден мой труд — не секрет. Но знала я радостей много. И жаль мне одну из подруг, Что свой аттестат педагога, Вздохнув, положила в сундук. С Москвой не желая расстаться, Пошла машинисткою в трест. И нынче таких там, признаться, Хватает столичных невест. Они расписаться в мгновенье Готовы хоть с чертом в Москве. Лишь будь у него положенье И минимум комнаты две. Смотреть на таких даже тошно. Не трусь и душой не криви: Война без вражды невозможна, Позорна любовь без любви. Не трусь, пред тобою не бездна, И помни всех тех, кто в бою Сложил свои головы честно За лучшую долю твою. Тебя я учила ль напрасно, Став многому наперекор, Чтоб выросла ты полновластной, Законной хозяйкою гор? И если, как тыква с баштана, Ты дашь себя спрятать в мешок И станешь женою Османа, Надвинув на очи платок, И если прийти на собранье Не сможешь: мол, муж не велит (Не так ли, скрывая рыданья, Порой Султанат говорит?), Иль будешь избита постылым Супругом ты, словно Айна, За то, что лицо свое мылом Осмелишься мыть, как она, Тогда я скажу не без боли: Скажу — не сочти за навет, — Что зря обучалась ты в школе Все десять положенных лет. Что в книгах, прочтя их немало,
