В него положила стихи. Два платьица, свитер пуховый, Рубашку, чулки и духи. Мать, глянув, подумала: «Боже, Где разум их? Ну и дела! Чакар, как приданое, тоже С собою все книжки взяла. Да муж, обозвав ее дурой, Швырнул их немедля в огонь…» Заржал беспокойно каурый, К воротам привязанный конь. И, штору откинув проворно, Невеста предвестьем беды Три шубы увидела черных, Три белых, как снег, бороды. И вот на подушках широких Три свата пришедших сидят, Из белых тарелок глубоких Бульон золотистый едят. Им сырников целую миску Успела хозяйка напечь. Склоняются бороды низко, Течет по ним сладкий урбеч. И, сытно покушав, три свата Сказали: «Алхамдулила! Теперь мы, по воле адата, Хотим, чтоб невеста вошла». Невеста, волненья не спрятав, Вошла и потупила взор. И к небу старейший из сватов Дрожащие руки простер: «Да воля алла на то будет, А также пророка его. Открыто и честно при людях Ответствуй нам прежде всего: Согласна ль, чтоб за сто туманов И за десять лучших овец Отдал тебя в жены Осману Али — твой почтенный отец?..» Окинув всю комнату взглядом, Невеста вздохнула тайком. Вот брат на портрете, а рядом Ильич на портрете другом. И оба и нежно и строго Глядят, а вдали за окном Шоссейная вьется дорога, Которая схожа с ремнем. Виднеется школьная крыша, И облачко голубей По кругу уходит все выше В просторное небо над ней. Как льдинка, холодный и скользкий, Застыл один глаз старика. Зачем-то значок комсомольский Поправила Ася слегка. И молвила: «Знатные гости, О чем разговаривать тут, Пусть даже сломают мне кости И косу мою оторвут, На свадьбу с Османом согласья Не дам я во веки веков!» И вышла из комнаты Ася, Ошеломив стариков. Трястись у них начали губы, Впервой отнялись языки.
