Любя, она дочку растила,Не смея ее баловать.Порой для науки бранила,Как всякая строгая мать.А если, бывало, невольноВ сердцах она дочь ущипнет,То лишь для острастки, не больно:Мол, будешь умней наперед.Боялась и мужа, и бога,Адаты внушали ей страх.За это судить ее строгоРешится ль рожденный в горах?Была б ее воля, едва лиПрислал бы к ним сватов Осман,Али это знал, но не зналиОб этом в домах аульчан.Но страх обуял ее все же,Когда против воли отцаИ против адата — о, боже! —Пошла ее дочь до конца.Понятно, что было недолгоАли разразиться грозой.Мол, нитка идет за иголкой,Козленок бежит за козой.«Не ты ль баловством распроклятымИспортила дочь?» — он басилИ пальцем большим, крючковатымПри этом свирепо грозил.Попробуй надеждой согреться,Коль в печке дрова не горят!И вновь материнское сердцеСжималось в груди Хадижат.К ней думы всю ночь до рассветаОдни лишь тревожные шли:«О дочь своевольная, где ты?Смягчи свою душу, Али!»* * *Когда ей Курбан-письмоносецОт дочери подал письмо,Казалось, луч солнца сквозь осеньПроник прямо в сердце само.И нетерпеливо хозяйкаСказала, тепла не тая:«Прошу, бисмаллах, прочитай-ка,Что пишет мне дочка моя.Открой осторожно, любезный,Гляди, чтоб письмо не порвал…»Очками в оправе железнойСвой нос почтальон оседлал.И весточку, строчку за строчкой,Три раза прочел он подряд.«Не чаяла встретиться с дочкой», —Сказала ему Хадижат.Открылась печная тут дверца,Веселый огонь запылал.Запахло и мясом и перцем,Готовился срочно хинкал.Мальчишка соседский, сноровкойНапомнив лихую стрелу,Казенную с белой головкойБутылку доставил к столу.Заметил Курбан не без толка:«Дела подождут. Ничего».И, как на ягненка у волка,Глаза разгорелись его.
