Возьми себя в руки, Лара, сказала я себе, и с лучезарной улыбкой повернись направо к сидящему рядом с тобой доктору Ривере, который специализируется на здоровье богачей: болезнях печени, лишнем весе, липосакции и тому подобном.
Еда была великолепной, блюда сменяли друг друга, и, на мой взгляд, их было даже слишком много. Суп-крем, салат, рыбное блюдо, перепела, говядина, блюдо с сырами и лучшее из десертных блюд. Каждому блюду соответствовало специально подобранное вино, которое лилось рекой. Подобная диета действительно могла сделать доктора Риверу очень богатым человеком.
Затем дон Диего объявил, что мужчины удаляются в гостиную выкурить по сигаре и выпить портвейна, а дамы возвращаются в салон выпить дижестив[23].
— Как необычно старомодно, — одними губами сказала я Джонатану через стол. Ему с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица.
Я провела вежливые полчаса с дамами, и, когда на исходе вечера мы воссоединились с нашими мужчинами, я направилась в дамскую комнату. Она была занята, но слуга направил меня наверх в другую. Выйдя из нее, я остановилась в коридоре наверху, чтобы полюбоваться картинами. Они были великолепны.
— Любите искусство? — произнес голос позади меня. Это был хозяин, сам дон Диего Мария, с бокалом портвейна в одной руке и сигарой в другой. Он, должно быть, видел, как я рассматриваю его картины, и ненадолго покинул своих гостей.
— Разве это может не понравиться? Матисс, не так ли? — спросила я, указывая на картину напротив меня.
— Да, — ответил он. — Одна из моих любимых. Вы позволите немного рассказать вам о ней?
Я кивнула, он присел со своей сигарой и выпивкой на небольшой приставной столик и принялся описывать детали картины.
Без сомнений, он был большим знатоком. Но страсть, с которой этот человек рассказывал о живописи, казалась несколько странной. Когда он говорил, его голос переходил на шепот. Похоже, он даже забыл о моем существовании.
Я не сомневалась, что для него линии картины были подобны контурам тела любовницы, цвета отражали цвет глаз, губ и волос, художник являлся для него богоподобным существом, вдохнувшим в нее жизнь. Когда он говорил, то, словно лаская, водил рукой по поверхности картины. Описывая картину, он в каком-то смысле занимался с ней любовью.
Когда он закончил, то поднялся, помолчал мгновение, а затем повернулся ко мне со смущенной улыбкой.
— Как видите, я — раб искусства.
Он рассмеялся.
Я улыбнулась в ответ.
— Вы еще и страстный коллекционер доколумбовых предметов искусства, насколько я понимаю, — сказала я.
Он кивнул.
— Мне нравится так думать. Однако кое-что из коллекции было украдено.
Никто не посмел во время ужина упомянуть о краже статуэтки Ицамны, но здесь он заговорил об этом открыто.
— Такое несчастье. Я сам был там той ночью, в «Эк Балам».
— Правда? А что вы думаете о «Детях Говорящего Креста»? Я теряюсь в догадках о том, что касается мотива. Насколько я понимаю, прежде никто и никогда не слышал об этой группировке, к тому же с тех пор они ничего больше не совершили, по крайней мере из того, о чем бы они заявили публично.
— Вы читаете мои мысли. Именно поэтому я воспринял эту кражу так близко к сердцу.
— И по этой же причине вы высказали в полиции предположение, что доктор Кастильо может быть к этому причастен.
Мое замечание его скорее удивило, чем вызвало раздражение.
— Вообще-то полиции о нашей ссоре рассказала моя дочь, Монсеррат. Я просто подтвердил ее слова. Если честно, то, не упомяни она об этом, я бы даже не связал два этих события. У нас с доктором Кастильо были разногласия по поводу этих произведений искусств. Но я не питаю иллюзий. Я знаю, люди считают, что в этих спорах прав он, а не я. Моя вина в том, что я хотел владеть этими вещами.
Знаете, несмотря на тот факт, что я нахожусь в составе директоров музея, у меня часто возникали проблемы с некоторыми из основных принципов правления. Почти восемьдесят процентов собрания музея томится в запасниках. А моя коллекция выставлена для всеобщего обозрения. Вы можете возразить, что только избранным позволено видеть эти произведения искусств в моем доме или моем отеле, но это больше чем пара хранителей музея!
— А как насчет проводимых музеем исследований этих артефактов? — вставила я.
— Если они хотят исследовать предметы искусства из моей коллекции, пусть только предложат, — возразил он. — В том, что касается идеи передачи артефактов коренным жителям, — продолжал он, — то вы что, действительно считаете, что «Дети Говорящего Креста» собираются передать недавно добытый предмет искусства доколумбовой эпохи аборигенам этих мест? Чушь! Они продадут его на черном рынке тому, кто предложит лучшую цену, коллекционеру, который, поскольку вещь краденая, будет владеть ей тайно, и только он сможет ей любоваться.
Я хотела рассказать ему об идее, которую поддерживал и дон Эрнан, о совместной ответственности между местными жителями и музеем, которая будет выгодна всем, но я знала, что это бессмысленно. Он был одержим.
— Вы упомянули, что вас лишили одного или двух предметов искусства. У вас еще что-то пропало?
— Да, около года тому назад. Прекрасная скульптура обнимающейся пары. Она была украдена из дома, когда я находился в отъезде по делам. Конечно, страховка покрыла потерю, как это будет и с Ицамной. Но сердцем я понимаю, — он на мгновение замолчал, — что материальная компенсация в данном случае слабое утешение.
Я была с ним согласна.
Было уже очень поздно. Я сказала ему, что мне пора и что мне необычайно понравился вечер и его гостеприимство.
— Надеюсь, до отъезда в Канаду вы еще посетите нас, — сказал он. — У моей жены не так много друзей, и ей нужна компания.
В этот момент в поле зрения появилась та, о которой шла речь. Мне показалось, что во время обеда она пила довольно мало, но явно успела компенсировать свою сдержанность. Монсеррат тащила ее через фойе почти волоком.
— Иди наверх, — прошипела она. — Ты нас с отцом позоришь!
Шейла прошла мимо нас по ступенькам, в ее глазах стояли слезы. Диего посмотрел на свою дочь, затем на удаляющуюся жену и вздохнул. Он спустился вниз попрощаться со своими гостями, которые уже начали разъезжаться.
Джонатан стоял в дверях.
— Ты на машине? Тебя подвезти? — спросил он.
— Я могу доехать и на такси, — сказала я.
— Я этого не слышал. Я вызвал свою машину, и она будет здесь через минуту.
Сразу после этих слов появилась Монсеррат.
— Не останешься чего-нибудь выпить, Джонатан? — спросила она.
— Не сегодня, дорогая, — сказал он. — Я должен отвезти сеньору Макклинток обратно в отель.
Монсеррат это явно не понравилось. Она привыкла получать то, что хотела, люди не были исключением. Это была фамильная черта.
Прибыла машина, и мы сели. Часть пути Джонатан ехал по шоссе, затем свернул.
— Как насчет того, чтобы передвинуть наше свидание на пару вечеров поближе? — предложил он. — У меня дома?
— Почему бы и нет? — ответила я. Меня никто не ждал, и, несмотря на чувство, что я каким-то
