— Это труп мальчика там, в гостиной? — Говоря это, я молила Бога, чтобы это было не так.
— Нет, — сказал Дольф.
Благодарю тебя, Господи.
— Труп его матери?
— Да.
— А где тело мальчика?
— Мы его не нашли. — Дольф помолчал, потом спросил: — Эта тварь могла съесть мальчика целиком?
— Ты имеешь в виду — чтобы вообще ничего не осталось?
— Да, — сказал Дольф. Лицо его стало лишь капельку бледнее. Мое, вероятно, тоже.
— Возможно, но даже у немертвых есть предел тому, что они способны сожрать. — Я сделала глубокий вдох. — Вы не обнаружили никаких признаков срыгивания?
— Срыгивания. — Дольф улыбнулся. — Хорошее слово. Нет, после еды эту тварь не тошнило. Во всяком случае, мы ничего не нашли. — Тогда мальчик, вероятно, должен быть где-то рядом.
— Есть шанс, что он жив? — спросил Дольф.
Я посмотрела на него. Мне хотелось сказать «да», но я понимала, что ответ скорее всего должен быть «нет». Я выбрала компромисс.
— Не знаю.
Дольф кивнул.
— Теперь в гостиную? — спросила я.
— Нет. — Дольф вышел из комнаты, не говоря больше ни слова. Я пошла следом. Что мне еще оставалось? Но я не спешила. Если ему хочется изображать крутого немногословного полицейского, он может и подождать меня.
Вслед за его широкой спиной я завернула за угол и через гостиную вышла в кухню. Раздвижная стеклянная дверь вела на террасу. Повсюду были осколки стекла. Их грани сверкали в солнечном свете, струящемся из еще одного круглого окошка в потолке. Кухня, облицованная голубым кафелем и отделанная дорогим светлым деревом, была такой чистенькой, словно только что сошла с фотографии рекламного буклета.
— Красивая кухня, — заметила я.
Мне было видно, как по двору шныряют полицейские. Высокий забор скрывал их от любопытных взглядов соседей, так же как прошлой ночью скрыл убийцу. Только один детектив остался стоять у водосточной трубы. Он царапал что-то в блокноте.
Дольф сделал мне знак, чтобы я осматривалась внимательнее.
— Итак, — сказала я. — Кто-то вломился сквозь эту стеклянную дверь. При этом, вероятно, шум был ужасный. Когда разбивается такое большое стекло, то даже при включенном кондишине… одним словом, ты это услышишь.
— Ты думаешь? — спросил Дольф.
— А соседи слышали что-нибудь? — спросила я в свою очередь.
— Никто не признается, — сказал он.
Я кивнула.
— Стекло разбилось, и кто-нибудь пошел взглянуть, что случилось. Скорее всего мужчина. Стереотип «главы семьи» на редкость живуч.
— Что ты имеешь в виду? — уточнил Дольф. — Храбрый охотник, защищающий свое семейство, — сказала я.
— Ладно, пусть это был мужчина. Что дальше?
— Мужчина вошел, увидел того, кто вломился на кухню, и крикнул жене. Вероятно, велел ей уносить ноги. Бери ребенка и беги.
— А почему бы не вызвать полицию? — спросил Дольф.
— Я не видела в спальне телефона. — Я кивнула на телефон на стене кухни. — Вероятно, это единственный аппарат. Чтобы до него добраться, надо было проскочить мимо чудовища.
— Продолжай.
Я оглянулась на гостиную. Покрытой простыней кушетки отсюда было почти не видно.
— Эта тварь, чем бы она ни была, бросилась на мужчину. Стремительно; ударила его, может быть, оглушила, но не убила.
— Откуда знаешь, что не убила?
— Не устраивай мне экзамен, Дольф. В кухне слишком мало крови. Он был съеден в спальне. Что бы это ни было, оно не стало бы тащить мертвеца в спальню. Оно загнало мужчину в спальню и убило его там.
— Неплохо; не хочешь попытать свои силы в гостиной?
Вообще-то не особенно; но вслух я этого не сказала. От женщины осталось значительно больше. Верхняя часть ее тела была почти не повреждена. Кисти рук были закрыты бумажными мешками. Можно будет получить анализ того, что у нее под ногтями. Я надеялась, что это поможет делу. Широко открытые карие глаза смотрели в потолок. Край пижамной курточки прилип к тому месту, где некогда была талия. Я сглотнула и двумя пальцами приподняла намокшую ткань.
Позвоночник блестел в ярком солнечном свете; белый и мокрый, он повис, словно шнур, который выдернули из разъема. Ладно.
— Что-то разорвало ее пополам — так же, как… мужчину в спальне.
— Откуда ты знаешь, что там был мужчина?
— Если у них не было гостей, это должен был быть мужчина. А гостей у них не было, правильно?
Дольф покачал головой:
— Нет, насколько нам известно.
— Значит, мужчина. Потому что у нее целы ребра и обе руки. — Я постаралась скрыть гнев. Дольф не виноват. — Я не отношусь к числу твоих подчиненных. И хочу, чтобы ты перестал задавать мне вопросы, на которые сам знаешь ответы.
Он кивнул:
— Справедливо. Иногда я забываю, что ты — не один из наших парней.
— Спасибо.
— Ты понимаешь, что я имею в виду.
— Да, понимаю — и даже знаю, что ты хотел сделать мне комплимент. Но нельзя ли нам закончить этот разговор снаружи?
— Конечно. — Дольф снял окровавленные перчатки и бросил их в мешок с мусором, стоящий на кухне. Я сделала то же самое.
Жара обволокла меня, как расплавленный пластик, но все же в ней было что-то хорошее, чистое. Я вдохнула полную грудь горячего влажного воздуха. Ах, лето.
— Скажи хотя бы, я был прав — это не человек? — спросил Дольф.
Двое полицейских в форме сдерживали толпу зевак на газоне и на улице перед домом. Дети, родители, дети на велосипедах. Как будто пришли поглазеть на шоу уродцев.
— Да, это был не человек. На стекле в кухне не осталось крови.
— Я заметил. И что это значит?
— Как правило, из мертвых кровь не идет — за исключением вампиров.
— Как правило?
— Из свежеумерших зомби порой может сочиться кровь, но у вампиров она течет почти как у людей.
— Значит, ты считаешь, что это был не вампир?
— Если так, значит, он ел человеческую плоть. А вампиры не способны переваривать твердую пищу.
— А вурдалак?
— Слишком далеко от кладбища, и тогда в доме было бы больше разрушений. Вурдалаки ломают мебель, как дикие звери.
