грозит опасность. Единственный способ это узнать – встретиться с человеком, который ему угрожает. К тому же я не очень дорожу здоровьем тех, кто угрожает моим друзьям. Пули с серебряной оболочкой вампира только притормозят, если не попасть в сердце или в голову. Но серебряная пуля убивает вервольфа – никаких вторых попыток, никаких исцелений – наповал.
Маркус, быть может, это помнит. Если он меня заставит, я даже могу освежить его память.
10
Ирвинг позвонил от меня Маркусу. Снова он не знал зачем, но Маркус велел ему позвонить перед тем, как мы явимся. Я пошла в спальню, повесила свой костюм (“только сухая чистка”) и переоделась. Черные джинсы, красная водолазка, черные найковские кроссовки с синей оторочкой и настоящие носки. Спортивные носки как обыденная одежда зимой не годятся.
Потом я потянулась за пухлым зеленым свитером, выложенным на кровать, и задумалась. Дело было не в том, что на свитере стилизованные рождественские елки, и это не самая крутая из моих шмоток. На это мне было наплевать. Сомнения были, брать ли второй пистолет. Модный аксессуар, который дороже и ближе моему сердцу, чем любая шмотка.
Ликантропы мне пока что не угрожали, но лапушка Гретхен из вампов – вполне. Может быть, она и не мастер вампиров, но близка к нему по классу. Кроме того, воспоминание, как тот коп отобрал у меня браунинг, было еще свежо. Слишком у меня много врагов в противоестественном мире, чтобы ходить безоружной. И я сунула своего приятеля во внутреннюю кобуру в штанах. Удобная штука, и линию джинсов не нарушает – если не смотреть по-настоящему.
Из резервных у меня главным был “файрстар” калибра девять миллиметров. Маленький, легкий, приятный на вид, и я его могу носить у талии и при этом еще и сесть. Свитер у меня до середины бедер. Пистолет не виден, если меня не обыскать. Он спереди, чтобы выхватить его любой рукой. Даст Бог, не понадобится. Даст Бог.
Под свитером выступили ремни наплечной кобуры. Я видела людей, которые носили наплечные кобуры под толстыми свитерами, но драгоценные мгновения уходят, что бы нашарить оружие под тканью. Лучше выглядеть не слишком модной, но быть живой.
Свитер был слишком длинным для кожаного жакета, и потому я снова надела свое черное пальто. Как у Филиппа Марлоу – один к одному. Запасных обойм я брать не стала. Решила, что двадцати одного патрона на одну ночь должно хватить. Даже ножи я оставила дома и почти уговорила себя оставить дома и “файрстар”. Обычно я начинаю носить два пистолета лишь тогда, когда кто-то пытался меня убить. Я пожала плечами. А зачем этого ждать? Если он мне не понадобится, буду завтра чувствовать себя дурой. А если он понадобится, а его не будет, совсем не буду себя чувствовать.
Ирвинг ждал. Сидел на диване, как хороший мальчик. Как ученик, которому учитель велел стоять в углу.
– Что такое?
– Маркус велел мне просто рассказать тебе дорогу. Он не хочет, чтобы я присутствовал. Я ему сказал, что без меня ты не поедешь. Что ты ему не доверяешь. – Ирвинг посмотрел мне в глаза. – Он здорово разозлился.
– Но ты настоял на своем.
– Ага.
– Так почему я не слышу радости в твоем голосе?
Он пожал плечами:
– Маркус в плохом настроении – это не очень приятно, Блейк.
– Я поведу, а ты будешь показывать дорогу.
– Маркус велел, чтобы мы ехали отдельно. Он сказал, что после встречи мне придется остаться для небольшого разговора.
– Да ладно, Ирвинг! Давай я поведу, ты покажешь дорогу, а когда я уеду, ты уедешь со мной.
– Я тебе благодарен за это предложение, Блейк, но не хочу, чтобы Маркус на тебя злился.
– Если я защищаю тебя от Ричарда, я могу с тем же успехом защитить тебя от Маркуса.
Он покачал головой:
– Нет, ты езжай за мной. – Он поднял руку. – И хватит споров, Блейк. Я – вервольф. Мне жить в этом обществе. Я не могу позволить себе выступить против Маркуса – уж тем более из-за одного короткого разговора.
Я хотела еще поспорить, но не стала. Ирвинг знает свои проблемы лучше меня. Если драка с Маркусом ухудшит его положение, то я не настаиваю. Все равно мне это не нравилось.
“Кафе лунатиков” находилось в университетском городке. На вывеске был полумесяц и голубым неоном – название. Если не считать названия и остроумной эмблемы, оно ничем не отличалось с виду от прочих магазинов и ресторанов округи.
Сейчас, в пятницу вечером, парковаться было негде. Я уже думала, что Маркусу придется выйти к моей машине, как отъехала темно-вишневая “импала”, освободив сразу два места, которые она нахально занимала. Мой джип тут же скользнул на одно из них, оставив другое для второй машины.
Ирвинг ждал у входа, засунув руки в карманы. Смешной шарф размотался и висел почти до земли. Вид у Ирвинга был задумчивый и уж никак не праздничный.
Я подошла в своем пальто, болтавшемся, как балахон. И даже при этом люди пистолета не видели. Они видели маленькую женщину в ярком рождественском свитере. Как правило, человек видит то, что хочет увидеть. Те, ради кого я взяла револьвер, его заметят и будут знать, что я вооружена.
Ирвинг, ни слова не говоря, толкнул дверь.
Ирвинг – ни слова не говоря? Мне было неприятно видеть его подавленным, угнетенным – как побитая собака. Я еще не видела Маркуса, но он мне уже не нравился.
Мы вошли прямо в волны шума. Накатывал океанским прибоем рокот голосов, звякали столовые приборы; как поднятая над волнами рука, взлетал чей-то радостный смех, чтобы тут же упасть в те же волны. Вдоль стены шла стойка бара – старая, деревянная, ее любили и за ней ухаживали. А остальная часть зала была заполнена круглыми столиками на четверых. Свободных мест не было. Из зала вели три двери: одна рядом с баром, другая справа, третья посередине. И в комнатах поменьше тоже были поставлены столы.
Прежде кафе было чьим-то домом, и мы сейчас стояли в гостиной. Ведущие в другие комнаты двери были сводчатыми проемами, будто кто-то выбил куски стен. И даже при этом тебя охватывала клаустрофобия. Люди толпились у бара в три шеренги, ожидая свободного столика. Веселый и улыбчивый народ забил помещение под завязку.
Из-за стойки вышла женщина, вытирая руки о полотенце, заткнутое под завязку передника. Она широко и приветливо улыбалась. И в руке несла пару меню.
Я хотела сказать, что нам не надо... но Ирвинг сжал мне руку выше локтя. Его пальцы дрожали от напряжения. Он держал меня за правую руку. Я повернулась ему сказать, чтобы он этого не делал, но меня остановило выражение его лица. Он смотрел на подходившую женщину так, будто у нее вторая голова выросла. Я повернулась и тоже посмотрела на нее. Посмотрела по-настоящему.
Она была высокая, грациозная, с длинными прямыми волосами густого рыжевато-осеннего цвета, отсвечивающими в свете ламп. Лицо слегка треугольное, подбородок, быть может, слишком острый, но лицо красивое. Глаза странного янтарно-карего цвета, точно под цвет волос.
А улыбка ее стала шире – просто губы раздвинулись. Я знала, кто передо мной. Ликантроп. Такой, который может сойти за человека, – вроде Ричарда.
Оглядев комнату, я поняла, откуда такое напряжение. Почти все веселые и радостные люди здесь – оборотни. Их энергия плыла в воздухе, как предгрозье. Я и раньше заметила, что толпа чуть слишком ребячливая, слишком громкая – но нет, это все оборотни. Их энергия бурлила и заполняла зал, маскируясь под энергию толпы. Я стояла у двери, и то одно, то другое лицо оборачивалось ко мне. На меня смотрели человеческие глаза, но взгляд их не был человеческим.
Это был изучающий, испытующий взгляд. Насколько я опасна? Какова я на вкус? Похоже на тот взгляд, которым Ричард изучал толпу в “Фоксе”. Я почувствовала себя цыпленком на сборе койотов. И мне стало вдруг приятно от мысли, что я прихватила второй пистолет.
– Добро пожаловать в “Кафе лунатиков”, мисс Блейк, – сказала женщина. – Я Райна Уоллис, владелица.
