Я закатала рукава и показала собственные заживающие царапины:
— Когда я испугалась, что слишком его исполосую, то вцепилась в себя.
У Зебровски глаза полезли на лоб:
— Блейк, ты всегда такая страстная?
— Тебе, Зебровски, никогда этого не проверить.
— Если это значит «да», я удовлетворен. — Он поднес руку почти к самым моим царапинам, но остановился и почти дотронулся до царапин Джейсона. — Надеюсь, секс был хорош.
Джейсон уставился в столешницу и очень постарался принять смущенный вид. Но при этом был очень собой доволен. У него это одновременно получалось.
— Вот вам и ответ, — сказала я.
Джейсон блеснул улыбкой, и младенчески-синие глаза заискрились.
— Как скажете, госпожа.
Я бросила на него исключительно зловещий взгляд, который ни на миг не пригасил его веселья.
Дольф отвалился от стены, подошел и вперился в мою руку.
— Не вешай мне лапшу на уши, Анита. Ты это сама поцарапала по дороге сюда, чтобы сделать ему алиби.
— Царапины не такие свежие, Дольф.
Он попытался схватить меня за руку, но я шагнула назад.
— Спасибо, мне не хочется, чтобы меня опять хватали.
Он перегнулся ко мне через стол, и Джейсон подал свой стул чуть назад, будто не хотел оказаться между нами.
— Врешь, — произнес Дольф. — Оборотень залечивает любые раны, кроме серебра и ран, нанесенных другим монстром, и залечивает быстро. Ты этому меня учила, Анита. Если бы это ты его поцарапала, уже бы все зажило.
— Не говорит ли та же логика, что, если бы царапины нанесла жертва, они бы тоже уже зажили?
— Нет, если это была вторая жертва. — Эту новость Дольф обрушил на меня как удар, каким она и была.
Я посмотрела на Зебровски:
— Я не могу обсуждать скорость заживления ран, если не знаю, когда они нанесены. Мне нужно знать время.
Зебровски открыл рот, но ответил Дольф:
— Зачем? Чтобы алиби было непробиваемым?
— Зебровски, я не вижу, как ты обращаешься к Дольфу, но как-то ты умудряешься, потому что каждый раз, когда я задаю тебе вопрос, ответ я получаю от него.
Я уже тоже наклонилась над столом.
— У него царапины старше твоих, Анита, — сказал Дольф, почти рыча. — Они сильнее зажили. В суде ты не Докажешь, что они получены одновременно.
— Он оборотень, и у него заживает быстрее. Я тебе это говорила, если ты не забыл.
— Ты признаешь, что с ним трахалась?
Я слишком разозлилась, чтобы дергаться от выбора слов.
— Я предпочитаю термин «вступила в интимные отношения», но если тебе так понятнее, то да.
— Если бы это было правдой, следы бы у него уже полностью зажили. Если ты человек, как ты мне постоянно говоришь.
Боль посередине лба будто пыталась пробить дыру изнутри наружу. И не создавала настроения для подобных обсуждений.
— Кто я и что я — не твое собачье дело. Я сообщаю тебе, что поцарапала его в пылу страсти. Более того, это скорее всего произошло именно в тот момент, когда случилось второе убийство. Можем тебе назвать время, если хочешь.
— Это было бы неплохо, — ответил Зебровски.
Он отодвинулся со стулом чуть подальше вдоль стола, но не покинул свой пост. И остался в таком близком соседстве с этой клокочущей яростью — на такое мало кто бы решился.
Мне пришлось подумать, но я дала ему приблизительный отчет о времени за последние двое суток. На самом деле алиби на первое убийство я могла ему и не дать, но на второе очень постаралась.
Зебровски изо всех сил старался сохранить непроницаемое лицо копа, пока записывал мои слова. Вся беседа записывалась на пленку, но Зебровски, как и Дольф, любил заносить все на бумагу. Если подумать, эта привычка могла перейти к нему от Дольфа.
Дольф стоял возле стола, нависая над всеми нами, пока я рассказывала. Зебровски уточнял мелочи, стараясь как можно точнее определить время.
Джейсон сидел так тихо и неподвижно, как только мог. Руки он сцепил на столе, голову опустил вниз, время от времени кидая быстрые взгляды на нас всех, но не шевеля ни головой, ни телом. Как кролик в высокой траве надеется, что если сидеть очень тихо, то собаки его не найдут. Только эта аналогия должна была бы вызывать смех. Я в том смысле, что он — вервольф. Но не вызывала, потому что была точна. Быть вервольфом — это не защищает от людских законов, а обычно приносит вред. Иногда смертельный. Сейчас нам это не грозило, но обстоятельства могут и поменяться.
Оборотня, обвиненного в убийстве человека, ждал скорый суд и почти немедленная казнь. Если оборотень объявлялся одичавшим или вел охоту на людей, а полиция не могла его поймать, то суд выдавал ордер на ликвидацию — как на вампира. Все происходило почти аналогично. Вампир, подозреваемый в убийстве, но избегающий поимки и рассматриваемый как опасный для общества, удостоивался ордера на ликвидацию, выданного судьей. Подставить в эту формулу оборотня вместо вампира — и получается то же самое. Ни суда, ничего — только выследить и убить. У меня было несколько таких заданий. Не много, но было.
Несколько лет назад существовало движение, чтобы люди, пользующиеся магией, также становились объектами ордера на ликвидацию, но подняли вой слишком многие организации, занимающиеся правами человека. Я лично как человек, использующий магию, была довольна. Как исполнитель ордеров суда на ликвидацию я не знала, как бы я отнеслась к охоте на человека с последующим убийством. Мне случалось убивать людей, которые угрожали моей жизни или жизни дорогих мне людей. Но одно дело — самооборона, пусть даже превентивная, другое дело — исполнение приговора. Колдун или колдунья представали перед судом, если они люди, но в случае признания виновными в использовании магии для убийства смертный приговор выносился автоматически. Вердикт бывал обвинительным в девяноста девяти случаях из ста. Присяжным не нравилась сама мысль — отпускать человека, который может использовать магию для убийства. И одной из моих жизненных целей было никогда не попадать в суд.
Я знала, что Джейсон ничего плохого не сделал, но еще я достаточно знала о том, как работает система с теми, кто не до конца человек. Иногда невиновность мало что значит.
— Кто-нибудь может подтвердить указанное время? — спросил Зебровски.
— Несколько человек, — ответила я.
— Несколько, — повторил Дольф. Его передернуло от отвращения, и причин его я тоже не понимала. — Ты даже не знаешь, кто отец?
Я заморгала на него, как олень в свете фар.
— Не понимаю, о чем ты.
Он на меня посмотрел, будто я уже ему соврала.
— Детектив Рейнольдс нам сообщила свою маленькую тайну.
Я уставилась на него в упор. Он нагнулся над столом, а я стояла, и наши глаза были почти на одном уровне.
— И что с того?
Он то ли фыркнул, то ли закашлялся.
— Не только она упала в обморок на месте преступления, и не только ее стошнило.
Он говорил так, будто тыкал в какое-то больное место с хирургической точностью.
Я наморщила лоб, продолжая моргать.
— Извини, но о чем это ты? — Я действительно ничего не понимала.
