получил сообщение о событиях, которые произошли в Риме, пока он воевал. Октавиан наконец разгромил Секста Помпея, который укрылся в Митилене; а третий триумвир Лепид погрузился в личную жизнь, оставив свои владения в Африке в руках Октавиана. Поэтому запад Римской державы теперь находился под контролем Октавиана, и не было ничего невероятного в том, что он сам в скором будущем затеет ссору с Антонием.
Комфорт Александрийского дворца и удовольствие от блестящего общества Клеопатры, вероятно, стали для Антония волшебной переменой после суровых условий войны, и оставшаяся часть зимы, без сомнения, пролетела в беззаботной праздности. Но то, что происходило вокруг, видимо, сдерживало какое-либо повторение легкомыслия во время предыдущего пребывания Антония в столице Египта, и теперь до нас не доходят вести о «Непревзойденных гуляках» и их удивительных развлечениях. Антоний написал длинное письмо в Рим, дав в нем более или менее яркий отчет о войне и утверждая, что во многих отношениях она была очень успешной. В самом начале нового 35 г. до н. э. Секст Помпей предпринял попытку начать переговоры с египетским двором, но посланцы, которых он отправил в Александрию, не сумели добиться какого-либо благоприятного ответа. С другой стороны, Антоний узнал от них, что Секст вступил в тайную переписку с парфянами и пытается подкупить Домиция Энобарба, его наместника в провинции Азия (на западе Малой Азии [Анатолии], включала Мисию, Фригию, Лидию и Карию. –
Вскоре после этого весь ход событий внезапно изменился благодаря тому, что в Александрию прибыл не кто иной, как царь Понта, который, если вспомнить, был захвачен парфянами в начале последнего военного похода Антония и был пленником царя Мидийской Атропатены. Последний теперь отправил его в Египет с вестью о том, что недавние еще союзники Мидийской Атропатены и Парфия рассорились. Царь Мидийской Атропатены предложил, чтобы Антоний помог ему уничтожить противника. Это заявление вызвало во дворце Клеопатры величайшее потрясение. Появилась неожиданная возможность победить ужасных парфян: ведь Мидийская Атропатена всегда была их сильным союзником, и римские войска ранее потерпели неудачу именно на ее территории. Но Клеопатра, опасаясь двуличности восточных монархов, настроилась на немедленное свержение Октавиана, власть которого теперь была определенно на подъеме, и попыталась отговорить своего мужа от этой второй войны, умоляя его больше не рисковать. В качестве предварительного шага Антоний послал депешу царю Армении Артавазду, который покинул его после поражения в Мидийской Атропатене, приказывая ему безотлагательно прибыть в Александрию, очевидно, для того, чтобы обсудить ситуацию. Однако Артавазд не проявил желания оказаться в руках своего сюзерена, которого он предал, и предпочел искать безопасности, если понадобится, в своих собственных горах или присоединиться к парфянам.
Антоний был глух к советам Клеопатры; он принял в конце концов предложение, переданное царем Понта, и приготовился немедленно отправиться на северо-восток. Клеопатра решила следовать вместе, и в конце весны они вместе отплыли в Сирию. Но как только они прибыли в эту страну, Антоний получил тревожную весть о том, что его римлянка-жена Октавия пустилась в путь, чтобы снова соединиться с ним, и предлагает встретиться с ним в Греции. По-видимому, ее брат Октавиан выбрал это средство, чтобы начать ссору с Антонием. Ведь если Октавии был бы оказан плохой прием, Октавиан объявил бы ее сбившегося с пути мужа дезертиром. А чтобы показать, как справедливо он сам поступает, Октавиан отправил с Октавией две тысячи легионеров и немного военного снаряжения. Фактически легионеры исполняли роль телохранителей Октавии, тогда как изначально их отправка к Антонию должна была считаться частичной платой за те корабли, которые были уничтожены в войне Октавиана с Секстом, а частично формальным подарком одного самодержца другому. Антоний сразу же отправил Октавии письмо, в котором говорилось, чтобы она оставалась в Афинах, так как он отправляется в Мидийскую Атропатену. В ответ на это Октавия прислала друга семьи по имени Нигер, чтобы тот спросил Антония, что ей делать с воинским отрядом и припасами. Нигер имел дерзость открыто говорить об обращении Антония с Октавией и высоко оценил ее благородное и спокойное поведение в состоянии сильных душевных переживаний; но Антоний не был в настроении слушать и отправил его восвояси, не дав ему удовлетворительного ответа. В то же самое время он, по-видимому, очень жалел Октавию, и можно почти не сомневаться в том, что, если бы это было возможно, он хотел бы увидеться с ней ненадолго, если только это могло спасти ее от дополнительного оскорбления, которое наносило ей его теперешнее отношение к ней. Антоний был весьма безответственным субъектом в таких вопросах, и, пока все были довольны, он на самом деле не сильно переживал по поводу того, с какой женщиной в данный момент живет, хотя, казалось, теперь он был чрезвычайно предан Клеопатре и очень зависел от ее живого общества.
Царица, разумеется, была сильно встревожена новым поворотом событий, так как она не могла быть уверенной в том, будет ли Антоний выполнять официальный договор, который заключил с ней в Антиохии, или же он снова окажется ненадежным другом. Она отчетливо понимала, что оскорбление, нанесенное Октавии, ускорит войну между Востоком и Западом, и, видимо, понимала лучше, чем раньше, что Антоний поступит неразумно в этой критической ситуации, если и дальше будет усложнять отношения с Парфией. Для нее было абсолютно необходимо благополучно отвезти его назад в Александрию, где он, с одной стороны, будет вне досягаемости Октавии, а с другой – окажется далеко от искушения продолжать строить планы в отношении Востока. Но Антоний так же жаждал снова наброситься на своего старого врага, как побитый мальчишка жаждет отомстить своему сопернику. Мысль о том, чтобы отказаться от возможности взять реванш ради подготовки к немедленной борьбе с Октавианом, была ему крайне неприятна. Все, казалось, теперь благоприятствовало успешному вторжению в Парфию. У Антония была не только поддержка царя Мидийской Атропатены. Ненадежный союзник, царь Армении, счел благоразумным в последний момент замириться с Антонием, и новое соглашение должно было быть скреплено помолвкой его дочери с маленьким сыном Антония Александром Гелиосом. Но Клеопатра не столько тревожилась о завоевании Парфии, сколько о свержении соперника своего сына, который узурпировал то положение в обществе, которое должно было перейти от великого Цезаря к Цезариону и ей; и теперь она предприняла попытку, используя все имеющиеся в ее арсенале уловки, чтобы помешать Антонию и дальше рисковать на Востоке и убедить его вернуться в Александрию. «Она сделала вид, что умирает от любви к Антонию, – пишет Плутарх, – скудным питанием добившись потери веса. Когда он вошел в ее покои, она остановила на нем свой обожающий взгляд, а когда он ушел, она будто ослабла и чуть не упала в обморок. Она прилагала усилия к тому, чтобы он видел ее в слезах, а как только он их замечал, она поспешно вытирала их и отворачивалась, будто хотела, чтобы он ничего не знал об этом.
Тем временем доверенные лица Клеопатры не медлили ускорять исполнение ее замысла, упрекая Антония в черствости, которая позволяет умереть женщине, душа которой зависела только от него одного. Да, Октавия была женой Антония, но Клеопатра, суверенная правительница многих народов, довольствовалась положением его любовницы, и, если она лишится его, она не перенесет этой потери».
Таким способом Клеопатра добилась, наконец, от Антония того, что он отказался от предложенной войны; и мы не должны слишком сурово осуждать ее за лицедейство. В тот момент Клеопатра вела отчаянную игру. Она убедила Антония окончательно отвернуться от Октавии, и все же сразу после этого, словно забыв о последствиях своего поступка, он горел желанием отправиться в Парфию в то время, когда Октавия собиралась предпринять попытку объявить его врагом римского народа. Конечно, в действительности царица была влюблена в Антония не больше, чем он в нее, но он был абсолютно необходим ей для осуществления ее надежд; а необходимость незамедлительно помериться силами с Октавианом с каждым днем становилась все более насущной. К этому Антоний должен был готовиться, постепенно собирая силы, средства и снаряжение, а все другие планы должны были быть забыты.
Поэтому Антоний возвратился в Александрию с большой неохотой, где и провел зиму 35/34 г. до н. э., благоразумно управляя своими обширными владениями. Однако следующей весной он принял решение завладеть Арменией и Мидийской Атропатеной для достижения своих целей. А когда на лето Антоний перенес свою штаб-квартиру в Сирию, он снова послал приказ царю Артавазду прибыть к нему на встречу, чтобы обсудить дела Парфии. Но царь Армении, видимо, прошедшей зимой вступил в заговор против
