по-видимому, не слишком огорчило Лео. В его полных грусти глазах вдруг отчетливо сверкнуло пламя облегчения пополам с расслабленностью и погасло прежде, чем я сумела подыскать этому феномену вдумчивое толкование. — С тобой, правда, все хорошо? Выглядишь ты на самом деле скверно.
И то верно! Землистые щеки, губы, подернутые синеватой пленкой, заострившийся нос и обнаженные скулы свидетельствовали о скверном самочувствии приятеля Джея. Не говоря уж о том безобразном шраме, что вертикальной линией надвое рассекал некогда излишне улыбчивое лицо. К моему огромному удивлению он не заживал, хотя и смотрелся не таким уж свежим, какими выглядят недавно появившиеся рубцы у простых смертных. Основная напасть таилась во взгляде. Потухшем и обреченном, лишь издали схожим с тем ураганом кипящих страстей, который некогда буйствовал в темно-ореховых очах.
Колючее предчувствие подкралось к моему сердцу и, свернувшись в тугой клубок, умостилось рядышком. Его изломленные шипы пронзили насквозь тонкую кожицу. Холодея с головы до пят, я запустила пальцы под майку Лео, упрямо развернула его к стене и в немой агонии уставилась на спину.
— Астрид, перестань, — неубедительно пробовал вампир сопротивляться моему напору. Однако то была заведомо проигрышная попытка.
— Джей говорил мне однажды, что их можно убить двумя методами, — волнительно припомнила я нашу прежнюю забаву с составлением баек о бессмертных сынах. — Обезглавливание самый верный, но безболезненный. А вот… — слезы, хлынувшие из глаз проливным потоком, заглушили окончание фразы. Пока я косноязычно облекала догадки в слова, мозг бравым темпом комбинировал между собой имеющиеся знания.
Майнер и впрямь посвятил меня в животрепещущие подробности процесса обратного превращения. Вскользь и без красочных описаний, однако и тот скупой запас знаний ввергал в ужас. 'Не сыскать смерти мучительнее этой', - севшим голосом признал он тогда. 'Возраст оборачивается против тебя. Накопленная сила и опыт восстают против бренного тела'.
Теперь уже я оказалась проворнее. На лету оглушая окрестности траурными всхлипами, ринулась к двери в спальню и с трубным плачем навалилась на нее с обратной стороны. Непослушные пальцы сомкнулись на рычажке замка. Щелчок. Уединение. А сердце бешено колотится в груди. Жгучая боль охватывает душу. Голова распухает от великого множества мыслей. Дыхание скрадывают безутешные рыдания. Я пробую удержать рвущийся изнутри вой, зажимаю широко раскрытый рот обеими ладонями, щурю затянутые черной пеленой страха глаза, умываюсь собственными слезами и предательски оседаю на пол. На данный момент это конец. Непроходимый тупик их трех стен, верхними стропилами упирающийся в облака. Поблизости нет лестницы. Ни единого выступа в каменной кладке, за который можно было бы ухватиться. Над головой проносятся свинцовые тучи. Гремят раскаты грома. Предупредительным выстрелом рассекает черное небо молния. Я никогда еще не чувствовала себя такой одинокой. Жалкой, отвратительной, беспомощной, никчемной. Не доверяющей утешениям и тому лживому голосу, что находится по ту сторону непролазной баррикады.
— Астрид, котик, зайчик, рыбка, одуванчик, — скороговоркой зачастил Лео, равномерно барабанивший в дверь на протяжении всех десяти минут истерики. — Не злись на папочку, пожалуйста. Я не лгал тебе, просто немного помечтал о нашей будущей жизни. Гадкий поступок, да? Так отходи меня тапком по макушке, только открой! Слышишь? Ну-у, пупсик! — заканючил вампир, утраивая старания при звуках моих усиливающихся стенаний. — Не будь такой жестокой, детка! Отопри задвижку, и мы поговорим! Астрид! — сотая по счету попытка призвать меня к совести с грохотом провалилась.
Я стекла на пол, прижалась мокрой щекой к пыльному паркету и образно представила себе, что через какое-то время на свете станет одним несчастьем меньше. Неукротимым бедствием, которое я люблю и ненавижу. Второе чувство, пожалуй, показное. На самом деле мне всегда нравился Лео. Не тот лишенный чести и морали мерзавец, каким я впервые узнала его. А тот смешливый, жизнерадостный и вечно неунывающий парень, объявившийся в канун моего дня рождения.
Тут же вспомнилось его комканое признание в любви, со словами: 'Короче, бейба, ты поняла, о чем я' и прочими изысками австралопитека. Или та ночь в лесу, когда он рассказывал мне о себе. О своем прошлом, о матери и рано умершем отце, об отчиме…Боже, скольких Лео я знаю! Впору составлять энциклопедию, куда войдут все его дюжие таланты по части притворства. Есть в моем сердце и лгунишка- Лео, имеется и хитрец, покусившийся на разрушение наших с Джеем отношений, найдется местечко и для неукротимого романтика, и для балагура, и для самоотверженного друга, положившего жизнь во имя спасения других. А еще существует некий подвид Лео-Ромео, способный на такую любовь, о которой не смеют мечтать миллионы современных мужчин. Как он порой смотрит на меня, с какой нежностью прикасается…
— Астрид, ты убийца! — ворвалось в мои скорбные мысли. — Блин, я не знаю, что еще можно сказать! Раньше мне никогда не приходилось разговаривать с дверью…вот черт! — исступленно сплюнул вампир и со шлепками босых пяток о кафель помчался прочь, очевидно, за подходящим инструментом. Впрочем, на тот момент меня уже ничто не могло взволновать. Мир канул в преисподнюю. Вселенная сузилась до размеров этой спаленки. А сама я стала не более чем песчинкой, покоящейся на поверхности дрейфующего посреди космических просторов астероида. Обожженной частичкой с испепелившимся сердцем.
— Японский материк, какого фига ты протираешь собой мой равномерно грязный пол? — вспыхнул у самого виска полный праведного гнева возглас Лео, чьи крепкие и хамоватые руки с легкостью приподняли меня над землей и прижали к безмолвной, но теплой груди. — Месяцы стараний насмарку. Теперь придется заново размечать положение пятен…Верно говорят, женщина на корабле к несчастью. Ты за один день умудрилась превратить мой фрегат в сборище рухляди! Сначала переколотила посуду, хотя нет, перед этим была еще разгромленная ванная, — тарахтел и тарахтел он, и не думая вступать в неравный бой с моей набирающей обороты истерикой.
Я выла и выла, уткнувшись носом в насквозь промокший ворот его майки. А Лео меж тем сыпал нескончаемыми упреками.
Диковинным образом рыдания иссякли сами собой. Унялась дрожь, прошибающая каждый мускул. Стих заупокойный вой. Я задышала ровнее и устало обмякла на руках у вампира. В комнате водворилась первозданная глушь. Робко тикали настенные часы в гостиной. Утробно жужжал старенький холодильник. За окном крикливо резвилась местная детвора. Вроде бы отовсюду слышались отголоски жизни…
— Сколько это длится? — басовито прошелестела я, не рискуя поднять взгляд вверх.
— Вердж сказал неделю. Может и больше, я не в курсе, — безразлично представил он исчерпывающий ответ, пальцами вырисовывая на моей спине щекотный узор.
— А потом? — отчетливо задрожал мой голос новым потоком сырости.
— Сама должна понимать, не маленькая ведь уже, — предельно честно увильнул от темы парень. Я вновь затряслась, точно в лихорадке, и обеими ладонями уцепилась за тонкий материал его майки. Очередное успокоение обошлось мне дорого. Пришлось до самой крови прикусить внутреннюю сторону щеки, только бы не усесться в сточную канаву унижения. — Можно тебя попросить об одолжении? — внезапно спросил Лео тем чуждым и полным серьезности тоном, какого я прежде не ведала. После утвердительного мычания он продолжил. — Прекрати всё это немедленно. Поверь, мне вполне достаточно физической боли. На душевную я не подписывался. И вообще, жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на слезы. Особенно твоя. Я прожил долгих три века. Ты не представляешь, какой это огромный срок. И никогда не отчаивался, потому что уныние — удел слабаков и слюнтяев. Ты же не думаешь, будто у меня все всегда шло как по маслу? Были и взлеты, и падения, и разбитое сердце, и оплеванная душа, и какие-то воображаемые муки совести. Даже фиаско на любовном фронте и те имеются. Но одного не случалось никогда, кошечка. Я не разочаровывал себя. До сих пор мне не доводилось с презрением смотреть на свое отражение. Наоборот, я всегда гордился этим разгильдяем! Мне приятно вспоминать свои маленькие и большие победы. О поражениях же проще сразу забывать. В конце концов, у каждого Наполеона в загашнике есть Ватерлоо. Просто стоит подыскать для них миленький чуланчик, куда не следует ступать и по мере строжайшей необходимости. Ясно?
— Более чем, — пасмурно подтвердила я усвоение истины и попыталась встать, дабы отправиться в ванную и привести себя в божеский вид.
— Куда это ты намылилась, моя прелесть? — крепче сжал руки Леандр и быстрыми шажками засеменил к кровати. — Если ты не против, мы немного отдохнем для разнообразия, потрещим о
