— Ты не знаешь?
Голос у него был подозрительный, вид — тоже.
— Я честно не знаю, откуда взялся скачок силы, когда мы соприкоснулись. Мне это тоже не понравилось.
— Я хочу домой, — сказал он. — Мне не нравится мысль, что меня выменяют, и не нравится, что меня предлагают для секса, как шлюху какую-нибудь.
Он не сдержал злости, она выразилась в голосе, и от нее сила пахнула на меня как жаром.
— Осторожней, кот! — предостерег Октавий.
— Нет, — сказала я. — Мне нужна честность. Я видала, что бывает, когда кого-нибудь насильно включают в группу, в которой он быть не хочет. У местного прайда львов все в порядке, и портить им жизнь я не хочу.
— Значит, ты не будешь испытывать Пирса? — спросил Огги с дивана.
Я покачала головой:
— Отправь его домой, Огги. Я удивлена, что ты привез его сюда против его желания.
— Банни говорила, что такого любовника она в жизни не видела. Я думал, тебе это понравится.
Я не сумела достаточно быстро справиться с выражением лица.
— Я что-то не то сказал? — спросил Огги.
— Просто подумалось, насчет Банни… — Я махнула рукой, будто отгоняя видение. — Так, представилось.
— Она бывает грубой, но свою работу отлично делает.
Я посмотрела на Огги:
— И эта работа?..
— Секс.
— Она твоя метресса, а не шлюха. Это значит не только секс.
— А вот это слова Жан-Клода.
— Может быть, но все равно они справедливы.
Он пожал массивными плечами:
— Ты ее видела, Анита. Ты можешь себе представить, как мы с Банни сидим и ведем остроумную беседу?
Я не смогла сдержать смех.
— Нет, наверное… — Тут мне в голову пришла еще одна мысль. — Но зачем встречаться с девушкой, с которой невозможно разговаривать?
Он просто уставился на меня с выражением, которого я не поняла.
— А ведь ты говоришь всерьез. — Он улыбнулся почти печально, покачал головой и отвел глаза. — Ох, Анита, ты меня заставляешь чувствовать себя старым-старым циником.
— Мне извиниться?
Он поднял глаза, все еще улыбаясь.
— Нет, но этот всерьез заданный вопрос заставляет меня задуматься над моим выбором
— Тебе нужна женщина в организации, Огги. Одни мужики… это несколько тебя ограничивает.
— Хочешь сказать, мне не хватает женского подхода?
— Да, и здесь нет ни одной женщины из линии Белль, что согласилась бы поехать просто в качестве твоей шлюхи. Мы им пообещали, что у них у всех будет выбор.
— Это что, я должен буду за ними ухаживать?
— Именно так, — кивнула я.
— И Жан-Клод на это согласился? — спросил Октавий.
Я кивнула:
— Он дал слово, что никто не будет принужден к сексу против воли.
— Ох, — сказал Огги — и рассмеялся. — Ухаживать… я же уже сотню лет этого не делал. Интересно, помню ли еще.
— Мастер города, — произнес Октавий, — не обязан ухаживать. Он отдает приказы.
— Для такого подхода ты выбрал не тот город, — сказала я.
— Ты в этом так уверена?
— Абсолютно.
— Попробуй Хэвена, — сказал Огги. — Если он тебе не понравится, мне придется посылать домой за менее доминантной заменой.
Я посмотрела на стоящего передо мной высокого мужчину. Он смотрел на меня со спокойной улыбкой, а я ему не верила. Эта физиономия была его версией коповской маски. Способ спрятать что угодно.
Хэвен грациозно опустился на колени и оказался ненамного ниже меня. Я мысленно добавила к его росту по крайней мере дюйм. Он засмеялся — веселым смехом, с виду таким искренним.
— Видела бы ты свое лицо — сколько подозрительности! Я всего лишь подумал, что так ты сможешь выбрать — запястье или шея. Если бы я стоял, тебе бы до шеи не дотянуться.
Вполне разумно, так почему же мне оно так не понравилось? Не было другого ответа, кроме того, который возник у меня, как только я его увидела. В такой близости от него включалась та примитивная часть мозга, которая сохраняет тебе жизнь, если с ней не спорить. Коснуться его — это чем-то опасно, но чем? С этой примитивной частью мозга трудность в том, что она не уговаривает, не объясняет — она просто чует. Можно ведь просто прикоснуться к нему, потом отказаться. Он себе уедет в Чикаго, все довольны.
Я потянулась к его руке, он ее мне дал. Я подумала, будет ли такой же удар энергии, как с Пирсом, но это оказалась всего лишь теплая рука. Очень пассивно лежащая в моей, но, когда я отодвинула рукав пиджака, под ним оказался рукав рубашки с настоящими запонками.
— Черт!
— Тебе не нравятся запонки?
Я посмотрела на него недовольно:
— Это такая возня — их расстегивать…
Он снова улыбнулся мне, но на этот раз глаза не были так же нейтрально-приветливы. В них сверкнул холод — и почему-то мне от этого стало проще. Люблю правду… почти всегда.
— А отчего ты улыбнулась? — спросил он с едва заметной неуверенностью. Уже приятно.
— Так просто.
Я провела рукой по его щеке, повернула ему голову, выставляя линию шеи над воротником рубашки, наклонилась к нему, опираясь одной рукой на плечо для равновесия, другой прикасаясь к щеке. Шея — это куда интимнее запястья.
Я хотела всего лишь приложиться губами к шее, но, когда вдохнула запах его кожи, все мои добрые намерения разлетелись. Так тепло от него пахло, так неимоверно тепло…
Я прильнула лицом к этой теплой, гладкой линии так близко, что дуновение мысли могло бы вызвать контакт моих губ с его кожей, но я не коснулась его, только вдохнула его запах. Теплый, с едва заметным оттенком какого-то одеколона, мыла, и под всем этим — запах его тела. Человеческий запах, а еще глубже, где мое дыхание горячей струей отражалось от него, мускусная струйка кошачьего запаха. Чище, не такого острого, как запах леопарда. Но именно что кошачьего. Не волк, не собака. Я вдыхала аромат льва, поднимающийся от шкуры, будто его вызывало мое дыхание.
Руки скользнули вниз к его спине, по плечам, я обернулась вокруг него. До сих пор он вел себя прилично, держа руки по швам, но сейчас потянулся ко мне, обнял меня силой этих рук, пальцев, вминая их в меня через ткань одежды.
— О Господи! — услышала я его шепот.
Нежнейшим поцелуем — легким как перышко — я приложилась к этой горячей, гладкой коже, но этого было мало. То, чего я хотела, я ощущала как запах под этой поверхностью. Запах крови, сладкий, металлический, и я лизнула эту шею, лизнула теплый, прыгающий, живой пульс. Хэвен вздрогнул в кольце
