— Черт.
— Все рассказывай, — велел Реквием.
Я посмотрела на Грэхема сердито:
— Ага. Рассказывай все.
— Я к этому подхожу. — Он посмотрел на вампира недобрым взглядом. Реквием слегка кивнул — или поклонился? — и отошел в сторону.
— Давай, Грэхем.
— Врачи предлагают ему пройти новую антиликантропную терапию.
— Ты имеешь в виду прививку?
— Нет, что-то совсем новое. С иголочки, — сказал он будто с отвращением.
— Насколько новое?
— Всего в нескольких городах ведутся испытания. В том числе в Сент-Луисе.
— Испытания на несовершеннолетних запрещены, Грэхем.
— Несовершеннолетних? Я думал, Питеру восемнадцать.
Черт, ведь наверняка Питер Блэк скрывает свое настоящее имя.
— Да, как-то я не сообразила.
— Если ему восемнадцать, он может дать разрешение.
Грэхем глянул на меня с любопытством, будто хотел спросить, почему я думала, что Питеру нет восемнадцати. А может, и он сам так думал.
— Дать разрешение на что конкретно? — спросила я.
— Ему предлагают вакцину.
— Так вакцину от ликантропии уже много лет дают, Грэхем.
— Не ту, которую когда-то использовали в колледже. Ту прекратили применять где-то десять лет назад, когда из-за плохой партии нескольких милейших студентов колледжа превратили в монстров.
Он не вспомнил Ричарда, который был одним из этих студентов. Может быть, он не знает, тогда не мне рассказывать. Я промолчала.
— Теперь применяют вакцины убитые, а та была живая, — сказала я.
— Ты получала? — спросил он.
Я не сдержала улыбки:
— Нет.
— Мало кто вызвался бы добровольцем, — сказал он.
— Ага, по Вашингтону гуляет законопроект, хотят сделать вакцинацию подростков от ликантропии обязательной. Утверждается, что теперь это безопасно.
— Утверждается. — По интонация Грэхема было ясно, как мало он в это верит.
Я покачала головой, слишком резко повернулась — и в животе стрельнула боль. Выздоровела я, значит, не до конца. Сделав глубокий вдох и долгий выдох, я успокоилась и заставила себя не особо двигаться. Так оно лучше.
— Но Питер уже подвергся нападению. А прививка эффективна только до того.
— Ему хотят ввести живую культуру.
— Как? — почти заорала я.
— Вот так, — ответил Грэхем.
— Но он же заболеет той ликантропией, что будет в шприце!
— Не заболеет, если у него уже есть тигриная ликантропия.
— Что?
— Бывали пациенты, укушенные в одну ночь разными зверями. Два различных штамма друг друга нейтрализуют. Пациенты эти не заболели и остались людьми.
— Но ведь нет полной уверенности, что тигриная ликантропия у него есть?
— Нет. Кошачьи штаммы менее заразны, чем собачьи.
— И даже нельзя провести надежный тест на кошачью ликантропию раньше, чем через семьдесят два часа. Если ему сделают укол, а в тигра он превращаться не собирается, то он превратится в того зверя, чей штамм будет в уколе.
— Вот это и есть коллизия, — сказал Грэхем.
— Коллизия, — повторил Реквием лишь слегка насмешливо.
Грэхем посмотрел на него не самым дружелюбным взглядом:
— Я вот учусь культурной речи, а ты надо мной смеешься. Вместо того, чтобы поощрять.
Реквием поклонился — полностью, изящно, выставив руку вперед. В эту руку просто просилась шляпа с пером, иначе жест выглядел незаконченным. Реквием выпрямился.
— Я прошу прощения, Грэхем, потому что ты совершенно прав. Твои усилия я нахожу достохвальными. Я поступил неучтиво и приношу свои извинения.
— Вот почему, когда ты извиняешься, такое чувство, будто ты издеваешься опять? — спросил Грэхем.
— Ребята, к делу. Что там с Питером?
— Там с ним Тед Форрестер, федеральный маршал. — Произнесено было с интонацией «Супермен, человек-из-стали». Он поможет ему принять решение.
— Но с ним может быть все в порядке, и укол тогда гарантированно даст то, чего они не хотят.
Грэхем пожал плечами:
— Я ж говорю, вещь новая.
— Экспериментальная, — уточнила я.
— И это тоже, — кивнул он.
— Какой вид ликантропии ему хотят ввести?
— Не хотят говорить, но, вероятно, какая-то из кошачьих, и не тигр.
— Будем надеяться, — сказала я. — Вакцины делают большими партиями. Они точно знают, что там за кошка?
Грэхем посмотрел на меня так, будто до него только что дошло.
— Ты же не хочешь сказать, что ему второй раз вгонят тигра? Это ж тогда он точно тигром станет.
— Именно. Кто-нибудь спрашивал, какой там вид кошачьих?
Судя по лицу Грэхема, он не знал, чтобы кто-нибудь задавал такой вопрос. Я посмотрела на Реквиема:
— Я был рядом с твоей постелью, мальчика не видел.
— Грэхем, пойди спроси. И пусть Тед знает, о чем я спросила.
Грэхем даже спорить не стал — кивнул и пошел к двери. Отлично. Потому что я теперь знала, где я. В подвале бывшей больницы, но нижние этажи переоборудовали в место содержания подозреваемых на вампиризм тел, если не было уверенности, что ими займутся до наступления темноты. А еще тут держат жертв нападения ликантропов или самих раненых оборотней, пока они не смогут покинуть здание. А то можно их силой поместить в государственную тюрьму… пардон, в «безопасное убежище». Вроде бы скоро в Верховном суде будет слушаться дело по инициативе АКЛУ — сколько и какие именно конституционные права нарушают эти «убежища». Помещают туда по добровольному согласию — во всяком случае, начиная с восемнадцати лет. Оборотням говорят, что их выпустят, как только они научатся управлять своим зверем, но получается так, что кто туда попал, уже оттуда не выходит. Обычно в больницах есть изоляторы для раненых оборотней и вампиров, но в них посылают, если есть серьезные основания для беспокойства. Как же мы, черт побери, сюда попали?
— Реквием! — позвала я.
Он подошел к кровати, туго завернувшись в свой черный плащ — только бледное лицо чуть выглядывает из-под капюшона.
— Да, звезда моя вечерняя?
— Почему это обращение у тебя звучит с каждым разом все язвительнее?
На это он мигнул, закрыв эти живые синие глаза.
— Я приложу все усилия, чтобы говорить это с той интонацией, которую хочу вложить, звезда моя
