— Юный Адонис славился немало: Всё же кой-чего парню не хватало; Афродита зря бёдрами вертела — Не расшевелить импотента тело! Спи спокойно, малый — заслужил ты вышку! Вепря подстрелить не смог — И клыки вонзились в бок… Эх, какую ж ты, пенёк, Проморгал малышку! Полюбил кентавр даму-лапифянку: Заманить хотел на тихую полянку. Шлюшка же ему (охай или ахай)

Фыркнула в ответ: — А пошлее ты на х…й! Ну, дальше там уже полный мат, — оборвал он себя. — Давай ещё выпьем.

Мы выпили ещё и опять разлили… Лаури откинулся на массивную спинку стула, а я попросил:

— Слушай, спой опять, а?

— Ладно, — он не стал ломаться. Несколько мгновений смотрел в стол, потом поднял на меня потемневшие внимательные глаза:

— Пусть в кубках пенится вино, забудьте о былом. Пусть будет то, что суждено нам на пути земном. Забудьте кров, забудьте дом и тот зелёный холм, где навсегда уже вдвоём уснули мать с отцом. Забудьте мир, забудьте сон без страха и тревог. Забудьте колокольный звон и из трубы дымок… * * *

Танюшка проснулась от того, что кто-то шуршал занавесью у входа и время от времени страшным голосом взрёвывал по-немецки:

— Русланд! Дойчланд! — дикий хрип: —

Унд зиганд!

Русланд! Дойчланд!

Ди коммен цверден

Йе эррбанд! — или что-то вроде этого. Танюшка вскочила, схватив из перевязи охотничий кинжал. Чиркнула одной рукой 'зажигалку', выбивая искру на фитиль — лампа загорелась.

Олега не было. Точнее — не совсем не было. Его не было в постели. Зато у входа он очень даже был.

Олег сражался с занавеской, пытаясь её наконец-то обойти, но путался в ней, как в лабиринте. Куда бы он не совался, в руках у него обязательно оказывался не тот, так другой край. Впрочем, Олега это, кажется, ничуть не смущало — он не выглядел рассерженным, а вполне энергично орал что-то на псевдонемецком, снова и снова повторяясь. Кроме того, он то и дело за эту занавеску цеплялся, как за последнюю надежду и вроде бы падал.

— Олег, ты чего? — сердито и удивлённо спросила Танюшка, бросая кинжал в ножны. — Рехнулся, что ли?

Олег осекся и, завозившись интенсивней, выпал в комнату — но не упал, вцепившись в кровать и пытаясь увидеть Татьяну, однако явно её не различая.

— Да ты же… — Танюшка вгляделась и обалдело ахнула: — Да ты же совсем пьяный!

— Ни-ка-да, — убеждённо сказал Олег и, потянувшись в пространство, рухнул на кровать ничком. Больше он ни одного движения не сделал — остался лежать, разбросав руки и ноги и громко дыша в меховое одеяло открытым ртом.

— Напился, — растерянно повторила Танюшка. Ей внезапно стало смешно — по-настоящему, не от нервов. — Ёлки-палки, да как напился! В сиську напился…

Хихикая, она обошла кровать и, перевалив Олега на спину, придержала его мотнувшуюся руку — чтобы не ударилась о край кровати.

— Вот алкашонок малолетний, — она задумалась. — Что же мне с тобой делать-то? Это ведь классический сюжет: пьяный муж приходит заполночь, его встречает верная и чуточку разгневанная жена…

Она засмеялась. Глаза Олега открылись:

— Плохо мне, а ты смеёшься, — неожиданно внятно сказал он и тут же вновь закрыл глаза.

Лицо у него было несчастным и обиженным, нижняя губа отвисла.

— Алкоголик ты алкоголик, — с нежностью шепнула Танюшка, присаживаясь рядом. — Ладно, давай раздеваться…

…Сказать, что у меня утром болела голова — значит, не сказать ничего. Когда я опрометчиво попытался встать (голова болела с момента пробуждения, но я сперва не придал этому значения), желудок вдруг прыгнул к горлу, пол поднялся дыбом, и я, опережая свою блевотину, грохнулся в него лицом. Кто-то рухнул мне на плечи и в радостном барабанном ритме начал загонять в затылок вибрирующий лом. Я не открывал глаз — боялся увидеть свои глазные яблоки лежащими на полу метрах в пяти от меня (показалось, что у меня лопнул череп). Во рту был вкус рвоты, но одновременно — сухо, как в пустыне.

— Плохо тебе?

— Та-а-ань… — застонал я, внутренне содрогаясь, — не шу-ми-и… Я, кажется, умираю… Что со мной?..

— Ты напился, как сапожник, — пояснила она, помогая мне подняться на ноги. — Иди сюда, умоемся… Вот так…

Ледяная вода вызвала у меня нервные сотрясения. Пока я с трудом возил полотенцем по ставшей неожиданно очень чувствительной коже, Танюшка что-то налила в кружку (я слышал звук) и сунула мне:

— Пей.

— Тань, меня стошнит, — пробормотал я, с опаской косясь на дымящуюся кружку.

— Пей, — голос Танюшки был непререкаемым.

В кружке оказался невероятно крепкий и несладкий кофе.

— Лаури принёс. Извинялся, — пояснила Танюшка, садясь на постель. Я сел рядом с ней и, аккуратно пристроив голову у неё на плече, закрыл глаза. — Олег, — тихо позвала она.

— Да? — я не открывал глаз, с наслаждением ощущая, как откатывает головная боль.

— Олег, ночью ты был такой…

— Что, страшный, что ли? — уточнил я.

— Нет, Олег… понимаешь… жалкий такой… беспомощный, совсем как будто не ты… Я хочу тебя попросить, Олег… Никогда больше не пей, хорошо? Если ты меня любишь.

— Обещаю, Тань — больше никогда, — негромко и серьёзно сказал я.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату