Солнце садится за лес на востоке. Небо розовое, как неоновая лампочка. Вокруг холма — уже ночь с её странными звуками и осторожной жизнью, не всегда понятной и временами страшноватой. Но огонь горит, топлива запасено на всю ночь и больше, лица друзей вокруг, вкусные запахи расползаются, утверждая, что и здесь человек — хозяин. А ещё — это странное чувство, которое не передашь словами. Нет — не любовь, а… что-то такое ко всем, кто рядом, из-за чего они становятся самыми близкими в мире.
Даже если не вспоминать, что в этом мире у тебя и правда нет никого ближе…
…Интересно, а те, чья могила — там, у подножья, в сгустившейся темноте — у них тоже были такие вечера?..
Допели… Помолчали… Ленка Черникова со смехом спросила Игоря:
— Басс, ты 'Зверя Кикизела' ведь дописал? Окончание прочитай, а?
Все оживились, посыпались просьбы. Игорь не стал ломаться — взмахом руки установил тишину, сделал серьёзное лицо…
— Программа 'Взгляд', — оценил Вадим, когда все просмеялись, после чего на редкость гнусным голосом проревел первые строчки из наутилусовской 'Хлоп хлоп' — раньше, чем Наташка Крючкова заткнула ему рот.
Наташка Мигачёва попросила, тыча в косулю коротким ножом:
— Олег, может, ты чего-нибудь прочитаешь?
Нельзя сказать, чтоб у нас собрались такие уж любители стихов. Но как я читаю, слушать любили — если исключить тот случай, когда я на спор с только-только появившимся у нас Андрюшкой Альхимовичем читал стихи два с половиной часа без перерыва и остановился только после коллективных настойчивых просьб и угроз применить ко мне физическую силу.
На этот раз все одобрительно промолчали. Я поднялся, ощущая некоторое подёргиванье внутри, как всегда, когда мне надо было читать стихи — и, ещё не поднявшись до конца, уже решил, что буду читать 'Молитву'.
Булат Окуджава.
